Он был русским или украинцем?
Он был русским или украинцем?
Общество / Настоящее прошлое / Народ и время
Теги: Россия , история , Костомаров
200 лет назад родился Николай Иванович Костомаров
Андрей Тесля, историк
Два начала
Судьба Николая Костомарова, в том числе и посмертная, сложилась одновременно причудливо и закономерно. Начнём с того, что определить, был ли он «русским» или «украинцем», затруднительно, даже если руководствоваться его собственными оценками.
Когда Костомаров являлся создателем и одним из ключевых действующих лиц Кирилло-Мефодиевского общества (1845–1847), первого модерного националистического украинского движения, он определял себя как «русского», «великоросса», а в 1870-е годы, когда его националистическая позиция стала гораздо более компромиссной, умеренной, он уже считал себя «украинцем».
Позднее, в первой половине XX века, историками будет интенсивно обсуждаться вопрос – следует ли включать его в курс русской историографии или же он принадлежит украинской, а если и той и другой, то как разделить его научное и просветительское наследие между двумя национальными историографиями.
Подобная ситуация типична для фигур «пограничья»: они одновременно принадлежат к разным сообществам. И в то же время каждое из сообществ (национальных, культурных и т.п.) вынуждено отбрасывать или «уводить в тень» те черты, которые препятствуют прямолинейной трактовке.
Костомаров был типичным – в смысле отнюдь не «усреднённости», но полноты проявления типа – историком-романтиком: целью исторического труда для него являлось воспроизведение прошлого, он стремился передать «дух» прошлого, понимая при этом под последним не «яркие события» и «великих личностей», но в первую очередь историю «народа». Именно народ выступал для него подлинным героем истории, о нём, о его прошлом должна была рассказывать наука – для того, чтобы явиться инструментом самосознания в настоящем.
Сказанному внешне противоречит перечень основных трудов Костомарова – начиная со сделавшего его знаменитым во всей читающей России «Богдана Хмельницкого» (1858) до создававшейся позднее «Русской истории в жизнеописаниях главнейших её деятелей». Костомаров всегда писал либо о больших личностях, по крайней мере лицах, заметных в истории, либо о масштабных событиях – таких, как «Смутное время» или «Последние годы Речи Посполитой». И тем не менее для него самого в этом не было противоречия – народ проявляется в своих выдающихся людях, он становится виден в великих событиях. И чтобы понять, осознать эти события, надлежит знать и понимать повседневность, обычный, рядовой уклад жизни – отсюда его обширные бытовые описания.
Русская история виделась ему как история противоборства двух последовательно сменявших друг друга начал – федералистского, вечевого и государственного, самодержавного. Первое дольше всего удержалось на юге, среди «южнорусской народности», второе обрело своего носителя в Московском государстве, созданном великорусами. Поздние проявления первого начала Костомаров видел в народных бунтах, в казатчине.
«Мы симпатизируем им, – утверждал Костомаров, – поскольку они являются выражением стремления к свободе, но успех их, доведись им одержать победу, стал бы лишь другим выражением того же начала, против которого они боролись». Начало Москвы, по Костомарову, чудовищно – и в то же время исторически неизбежно, государственные люди Москвы вызывают чувство нравственного негодования, но только такие могли достичь исторического успеха.
Книги Костомарова читались сочувственным взглядом – читатель нередко вычитывал даже больше, чем имел в виду автор, неслучайно его сочинения были столь популярны среди народников. Они видели в них не столько повествование о казацкой вольнице, сколько об истории прошлой русской свободы – на Украине, в Новгороде, в Пскове, а также о способности русских людей самим решать свою судьбу, что они доказали во времена Смуты.