— Вот как? A-вы заметили, с какой легкостью наши приятели, попрощавшись, перемахнули на свою моторку?
— Ну, они делали это уже тысячу раз.
— И у обоих руки были свободны. Иначе говоря, Дюрран оставил у нас свой копировальный аппарат.
— Копировальный аппарат. Я старею. Копировальный аппарат! Стандартное оснащение таможенников. Как же! Но если наш светловолосый друг не был занят снятием копий, то что он там делал?
Мы помчались в рубку. Ханслет вытащил из ящика с инструментами самый большой гаечный ключ и в минуту снял верхнюю панель радиопередатчика. Секунд пять он рассматривал открывшуюся нам картину, потом глянул на меня и принялся устанавливать панель обратно. С первого взгляда было ясно, что нам долго не удастся воспользоваться этим прибором.
Я отвернулся и уставился в темноту за окном рубки. Поднимался ветер. На черной воде появились белые гривки катящихся со стороны юго-запада воли. Резкие рывки якорной цепи сотрясали «Файркрэет». Я чувствовал себя смертельно уставшим, но напряжение последних часов не проходило. Ханслет протянул мне пачку сигарет.
— У каждого своя профессия, — заметил я.
— Что?
— Я хочу сказать, что если ты достигаешь определенных успехов в какой-то области, например в душении людей, то не стоит заниматься другими делами, например уничтожением радиопередатчиков. Только теперь я наконец-понял, — почему мой затылок реагировал судорогой на каждое приближение к нему Дюррана… Где вы порезались?
— Нигде.
— Но у вас на руке кровь… Бы заметили, что Дюрран ни на минуту не снял перчатки? Даже когда держал в руке рюмку. Этот парень неплохой актер. На палубе «Нантсвилла» у него было изысканное южное произношение, а на «Файркрэсте» — великолепный североирландский акцент. Интересно, сколькими диалектами он еще владеет? Кстати, я полагал, что он несколько полноват, а на самом деле у него мощная мускулатура. Так вы заметили, что он не снимал перчаток?
— Представьте себе, нет. Но почему тогда они вообще не пристукнули нас? По крайней мере, вас — свидетеля номер один?
— Вы не в форме, Ханслет. У них были для этого две причины. Во-первых, они ничего не могли сделать с нами в присутствии настоящих полицейских, а что это были настоящие полицейские, мы уже, кажется, с вами договорились. Или им пришлось бы их тоже убить. Но преднамеренное убийство полицейского — на это способен только сумасшедший. А уж в чем-в чем, но в здравом рассудке нашим приятелям не откажешь.
— Но тогда какого черта они вообще притащили сюда полицейских?
— А затем, дорогой мой Ханслет, что присутствие полицейских придает такой акции официальный характер. Когда над бортом вашего судна посреди ночи появляется полицейская фуражка, вам не приходит в голову бить по ней тяжелым предметом. Вместо этого вы вежливо приглашаете ее хозяина на палубу. Кого же нибудь другого вы вполне можете угостить железной палкой по голове, особенно если у вас совесть нечиста, как наши гости вправе были подумать о нас с вами.
— Не исключено, хотя это спорный вопрос. Ну а вторая причина?
— Имри, высылая к нам Дюррана, пошел на огромный риск. Огромный, но вполне оправданный. Он отправил Дюррана прямиком в пасть волка, чтобы проверить, узнает ли его волк.
— Дюррана?
— Да. Я забыл вам об этом сказать, но на «Нантсвилле» мне удалось направить свет фонаря на его лицо. Лица, правда, я разглядеть не мог — это было расплывчатое пятно с зажмуренными от света глазами. Впрочем, я и смотрел совсем не на лицо, а туда, куда собирался бить, — гораздо ниже, надо признаться. Но они-то этого знать не могли. Вот и захотели убедиться, узнаю ли я своего противника. Если бы я его узнал, я должен был бы бросить в него что-нибудь тяжелое и потребовать от полиции его немедленного ареста, поскольку, как говорит старая пословица, кто не со мной, тот против меня. Но случилось чудо — я его не узнал. Теперь они в этом убеждены, поскольку на свете не найдется такого актера, который мог бы так сыграть свою роль и не дрогнуть, стоя лицом к лицу с типом, который зарезал двух его друзей, а его самого чуть не задушил. Одним словом, кризис миновал и непосредственная опасность нам пока не грозит. Наша ликвидация отложена. Раз уж я не узнал Дюррана, то тем паче не узнаю никого из людей, находящихся на «Нантсвилле», а значит, не смогу передать их данные в Интерпол.
— Так что можно сказать, что мы выкарабкались из этого дела?
— О, нет! Они по-прежнему на нашей тропе.
— Но вы ведь только что сказали…
— Повторяю, они на нашей тропе. Обыскав у нас каюту на корме с такой тщательностью, будто потеряли там выигрышный лотерейный билет, они неожиданно посреди обследования машинного отделения потеряли всякий интерес к «Файркрэсту». Это можно понять только так, что тип по фамилии Томас нашел то, что искал. Вы же видели его потом в салоне, носовых каютах и на верхней палубе. Его уже явно ничего там не интересовало.
— Но что именно он нашел? Аккумуляторы?
— Нет. Я уверен, что мои объяснения его убедили.
— Тогда это означает, что они вернутся?
— Обязательно вернутся.
— Достать револьверы?
— Не будем спешить. Они знают, что мы отрезаны от мира. Рейсовый теплоход приходит в Торбэй из Глазго два раза в неделю. Он был здесь как раз сегодня утром, так что вернется теперь не раньше чем через три-четыре дня. Телефонная связь нарушена и — тут мы можем вполне положиться на Имри — будет восстановлена нескоро. Наш передатчик уничтожен. Купить почтовых голубей в Торбэе невозможно, а это означает, что у нас нет никакой возможности связаться с кем-либо во всей Англии.
— Вы забыли о «Шангри-Ла».
«Шангри-Ла» — это была яхта, стоявшая на якоре неподалеку от нас. Белая сверкающая яхта тридцати метров в длину. Если бы ее владелец расплачивался за нее чеком на четверть миллиона фунтов стерлингов, в виде сдачи ему досталась бы мелочишка.
— На этой яхте наверняка есть суперсовременный радиопередатчик, — продолжал Ханслет. — Кроме нее в бухте есть еще два-три судна, достаточно крупные, чтобы иметь свои передатчики.
— Как вы полагаете, Ханслет, сколько передатчиков будет функционировать к утру на территории бухты Торбэй?
— Один.
— Вот именно! Один. Об остальных позаботятся наши друзья. Они просто вынуждены это сделать, и мы, увы, не можем никого предупредить. Такая попытка выдала бы нас с головой.
— Ну что ж, страховые компании возместят им убытки, — Ханслет посмотрел на часы. — Ровно пять. Самая пора бы вырвать из сна дядюшку Артура. А, Калверт?
— К сожалению, этого нельзя откладывать.
Ханслет надел теплый плащ и направился к выходу.
У самых дверей он обернулся.
— Я погуляю по палубе, пока вы будете разговаривать. На всякий случай… И я предпочел бы иметь при себе револьвер. Наши приятели могут вернуться раньше, чем мы рассчитываем. Сразу после того, как высадят на берег полицейских. Макдональд промолчал, когда Томас заявил, что они проверили уже в гавани три судна. Значит, это правда, и передатчики уже ни у кого не работают.
— Не думаю, Ханслет. Все наши соседи гораздо меньше «Файркрэста», и только у одного из них есть отдельная рулевая рубка. На остальных передатчики наверняка находятся прямо в кают-компаниях. Во многих из них там же и спят, так что Дюрран не мог бы уничтожить передатчики, не истребив вначале хозяев. А это невозможно в присутствии полицейских.
— Хотите биться об заклад на пенсию? Ведь Макдональду не было необходимости подниматься на все палубы.
— Ну, до пенсии я, скорее всего, не доживу… Так что лучше возьмите револьвер.
«Файркрзет» был построен всего три года назад на верфях Саутгемптона и оборудован новейшей техникой радиофирмой, работающей на военный флот, по планам дядюшки Артура. Естественно, все это делалось в глубочайшей тайне. Планы, о которых я упомянул, отнюдь не были плодом мыслительной деятельности нашего шефа, а принадлежали конструкторскому бюро какой-то японской верфи, которая уже построила одно такое «рыболовецкое судно» по заказу какого-то индонезийца. В один прекрасный день британский корабль задержал это судно у малайских берегов, где у него произошла авария. Главный корабельный механик поднялся на борт «рыбацкого судна» и, к великому своему изумлению, обнаружил, что два совершенно одинаковых мотора сломались в одну и ту же минуту. Более тщательная проверка привела к выводам, в результате которых дядюшка Артур направил заказ на верфи Саутгемптона, а команда индонезийского судна отправилась в Сингапур, где до сих пор томится в лагере для военнопленных.