— Вы получите половину, Хатчинсон. А другая половина предназначена на возмещение ущерба жертвам всей этой авантюры. Например, этой пожилой паре с Эйлен Орана, которая на старости лет получит целое состояние, о котором и в жизни не мечтала.
— А вы? Ничего?
— Нет. Я получаю жалованье. Впрочем, я предпочел бы не говорить на эту грустную тему. Мы вообще не имеем права получать награды.
— Вы хотите сказать, что позволяете себя лупить, стрелять в себя из автомата, топить в море и убивать десятью разными способами исключительно за жалкое жалованье?! Что вами движет? Для чего вы, черт бы вас побрал, все это делаете?
— Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам его себе задаю по крайней мере десять раз на день… А сейчас особенно часто. Впрочем, все это неважно, нам пора.
— Я разбужу моих людей. Предвкушаю, Как потекут у них слюнки при мысли о золотых часах с выгравированными инициалами, которые предложит им страховая компания. Обязательно с выгравированной надписью! На этом мы будем настаивать.
— Награда выдается не в натуре, а наличными. А зависит она от того количества золота, которое мы сумеем вернуть. Груз с «Нантсвилла» будет найден целиком, это почти точно. Что касается других судов… Награда определена в десять процентов. Вы получите пять. В самом худшем случае это будет равняться четыремстам фунтам стерлингов для вас и ваших ловцов акул. Максимальная сумма может достичь восьмисот пятидесяти тысяч.
— Повторите-ка это еще раз.
Он производил впечатление человека, на голову которого рухнула телевизионная башня.
— За такую сумму вы можете рассчитывать на весьма серьезную помощь, мистер Калверт. Можете ничего больше не говорить. И не вздумайте давать по этому делу объявлений в прессе. Я в вашем распоряжении.
Без сомнения, Тим Хатчинсон был тем человеком, в-котором я нуждался. Даже полмиллиона фунтов не были слишком большой наградой за помощь, которую он предоставил мне в эту жуткую ночь, когда дождь лил потоками, а туман все сгущался, так что я уже не мог отличить клубящихся и пенящихся в схватке друг с другом волн от прибрежных бурунов.
Хатчинсон был представителем той редкой расы, для которой море было родной стихией. А если добавить к природным данным еще не меньше двадцати лет практики, можно легко представить себе, какой он был профессионал. Это как с асами автомобильного спорта, такими как Нуволери или Кларк, способ вождения которых остается для всех тайной. Вот так и Хатчинсон. Он вел свой катер так, что ему мог позавидовать любой штурман с большой океанской яхты. Даже среди профессиональных рыбаков немного нашлось бы специалистов такого класса.
Его мощные руки управлялись со штурвалом с необыкновенной нежностью. Он обладал зрением совы, а по шуму волн определял, разбиваются ли они на воде, на скалах или на песке. И уж совсем непонятным способом Тим догадывался о их силе и направлении. В голове у него явно была счетная машина, которая мгновенно регистрировала направление и скорость ветра, течения и судна и столь же быстро выдавала ему искомый результат. Я мог бы поклясться, что Тим носом чует сушу даже в тех случаях, когда направление ветра никак этому не способствует. Нам всем оставалось только молча стоять в клубах отравляющего газа его сигар и переваривать ужасающее открытие: рядом с ним ни один человек не может похвастать, что он хоть что-нибудь понимает в морском деле.
Хатчинсон провел «Шермэйн» на полной скорости между Сциллой и Харибдой узкого прохода этого так называемого порта. Из клубящейся пены по обеим сторонам катера, в нескольких метрах от борта, скалили, зубы рифы, а он, казалось, не обращал на них никакого внимания. По крайней мере, он и взгляда на них не бросил. Двое из его «мальчиков», бугаи под два метра ростом, каждый, демонстративно зевали. Тим нашел «Файркрэст» метров на сто раньше, чем мне стало казаться, что я различаю какие-то смутные контуры на фоне ночной тьмы, и пришвартовал к нему свой катер так ловко, как мне не удалось бы среди бела дня припарковать свой автомобиль.
Мы перебрались на борт «Файркрэста», страшно напугав Шарлотту и дядюшку Артура, которые, естественно, не видели и не слышали нашего прибытия. Я представил им Хатчинсона, объяснил ситуацию и вернулся на борт «Шермэйна». Пятнадцать минут понадобилось мне на то, чтобы связаться с Лондоном, передать самое необходимое и снова вернуться на «Файркрэст».
За это время Тим и дядюшка Артур успели подружиться и понимали друг друга с полуслова. Бородатый австралийский великан со староанглийской учтивостью величал дядюшку «адмиралом», не забывая всунуть это слово в каждую вторую фразу. Дядюшка Артур просто плавился от его комплиментов и явно чувствовал себя гораздо спокойнее, имея Тима на борту.
— Куда теперь? — спросила Шарлотта, и по ее тону я с некоторой обидой понял, что и она чувствует теперь себя гораздо увереннее.
— На Дюб Сджэйр. Придется нанести — визит лорду Кирксайду и его очаровательной дочери.
— Дюб Сджэйр? — повторила она удивленно. — А я была уверена, что ключ к этой загадке находится на Эйлен Оране и Крэйджморе.
— В определенном смысле это так и есть. Если иметь в виду небольшие, скажем так, вступительные тайны. Но главный путь ведет нас на Дюб Сджэйр, к подножию радуги.
— Вы говорите загадками, — несколько раздраженно сказала Шарлотта.
— А я очень хорошо его понимаю, — добродушно заявил Хатчинсон. — У подножия радуги, или у ее основания, мадам, — желтый цвет, цвет золота, иначе говоря, золотой клад.
— Лично я больше всего сейчас хочу кофе и готов приготовить его для всех, — сказал я.
— Думаю, мне лучше пойти прилечь, — отозвалась Шарлотта. — Я очень устала…
— Миссис Скаурас, — запротестовал я, грозя ей пальцем, — я пил кофе, приготовленный вами, теперь ваша очередь пить мой кофе.
— Уговорили. Только, пожалуйста, побыстрее.
Я справился с кофе даже более чем быстро и уже через пару минут вернулся с четырьмя чашками, в которые-успел налить кипятка, насыпать растворимого кофе, сахару и… чуточку еще кое-чего в одну из них. На кофе никто не пожаловался, а Тим Хатчинсон выпил его одним глотком.
— Я, собственно, не вижу причин, которые мешали. бы всем вам троим лечь поспать, — сказал он. — Конечно, если вы не считаете, что без. вас я не справлюсь.
Никто так не считал, и первая исчезла Шарлотта, сказав на прощание, что она засыпает на ходу, в чем я не сомневался. Через несколько минут ее примеру последовали и мы с дядюшкой Артуром. Тим обещал разбудить меня при приближении к западному побережью Дюб Сджэйра. Дядюшка Артур закутался в одеяло и мгновенно заснул на диванчике в салоне, а я лег в своей каюте.
Через три минуты я встал, разыскал треугольный напильник, бесшумно проскользнул к каюте Шарлотты и легонько постучал в ее дверь. Не услышав, как я и ожидал, ответа, я вошел в каюту, тихо закрыл за собой дверь. и включил свет.
Шарлотта спала как убитая. Ей не удалось даже добраться до постели, и она, полностью одетая, лежала на ковре. Я уложил ее на койку, укрыл двумя одеялами, а затем, приподняв один из рукавов, еще раз внимательно осмотрел кровоподтеки, оставленные веревкой.
Каюта была не слишком велика, и мне хватило минуты, чтобы найти то, за чем я сюда и пришел.
Сойти на берег без акваланга, затрудняющего каждое движение, — это было великое наслаждение. К тому же Тиму удалось, несмотря на полную мглу и дождь, высадить меня прямо на каменный пирс. Хотя как он его нашел, так и осталось для меня величайшей загадкой. Он отправил меня на нос «Файркрэста» с фонарем в руке, и неожиданно из полной тьмы передо мной появилась каменная стена пирса, которую, по моему разумению, можно было найти только с помощью радара. Судно плясало на отвесных волнах. Тим дал задний ход и держал такие обороты, чтобы нос «Файркрэста» плясал почти на одном месте, на расстоянии меньше метра от пирса. Дождавшись пока я, улучив удобный момент, спрыгнул на берег, Хатчинсон дал «полный назад» и мгновенно растворился в темноте. Я попробовал вообразить себе дядюшку Артура, проделывающего такой трюк, но в этой ситуации фантазия мне начисто отказала. Все, на что она оказалась способна, это представить моему внутреннему взору дядюшку, спящего сном праведника и видящего во сне свои лондонские апартаменты.