Их же предупреждали, чтобы они не оказывали сопротивления.
Да, знаю. А потом я нашел Бейкера и Дельмонта.
— О! Так, значит, вы их нашли?
Ханслет не отрывал глаз от пустого стакана. Его угрюмое лицо ничего не выражало. Я бы многое дал, чтобы отгадать его мысли.
— Судя по всему, Дельмонт в последнюю минуту пытался подать сигнал тревоги. Ему было сказано, чтобы он этого не делал, разве только в случае чего-либо чрезвычайного. Значит, он был обнаружен. Его убили сзади — вбили в спину стамеску и затащили в каюту радиста, находящуюся за радиорубкой. Бейкер, видимо, пришел туда позже, в офицерской форме… Последняя отчаянная попытка… Он держал в руках кольт, но смотрел и делился не в ту сторону. В его спине торчала точно такая же стамеска.
Ханслет налил себе еще виски, в этот раз гораздо больше. Для него это был редкий случай. Одним глотком выпив полстакана, он спросил:
— Как я полагаю, на корму ушли не все? Похоже, они оставили делегацию, для того чтобы достойно встретить вас.
— Да, это весьма ловкие люди… Очень ловкие и опасные. Сдается мне, классом повыше нас. По крайней мере, меня. Приветственная делегация состояла всего из одного человека. Зато такого, что второй был бы абсолютно лишним. Я уверен, что это он убил Бейкера и Дельмонта. И так же твердо знаю, что второй раз мне от него тоже не уйти.
— И все-таки в этот раз ушли. Значит, счастье пока не покинуло вас.
Увы, оно покинуло Бейкера и Дельмонта, и я знал, что Ханслет винит в этом меня, так же, как позже это сделает Лондон. Я тоже винил себя. Впрочем, мне не на кого было переложить ответственность.
— Дядюшка Артур… — начал Ханслет. — Вы не думаете, что…
— К чертям дядюшку Артура! Плевать я на него хотел! Вам не приходит в голову подумать; что я сейчас ощущаю?!
Меня охватила такая злость, что на лице Ханслета, впервые на моей памяти, что-то такое отразилось. Однако в этом не было и тени сочувствия.
— Вернемся к «Нантсвиллу», — сказал он. — Теперь, когда судно опознано и мы знаем его новое название и флаг… А кстати, какие?
— «Альта Фиорд», под норвежским флагом. Однако это не имеет особого значения.
— И все-таки мы должны послать дядюшке Артуру радиограмму и…
— И наши гости застанут нас в машинном отделении с наушниками на головах… Вы с ума сошли?
— Вы так уверены, что они придут?
— Да, уверен. И вы тоже прекрасно знаете, что придут. Вы же сами об этом сказали.
— Я сказал, что, если придут…
— Если придут… Если придут… Боже мой, они же не знают, как долго я находился на их судне. Я мог провести там много часов. За это время я мог узнать их фамилии и запомнить лица. На самом деле я не узнаю ни одного из них, а их фамилии и имена, скорее всего, ничего не значат. Но они-то этого не понимают. Они вполне могут вообразить, что в эту минуту я держу в руках микрофон и передаю их данные Интерполу. А вероятность того, что по крайней мере некоторые из них уже увековечены в картотеках, очень велика. Это вам не мелкая рыбешка. Слишком высокий класс. Хотя бы часть из них, несомненно, хорошо известна в Интерполе.
— В таком случае они совершили ошибку. Сообщение уже могло быть передано.
— Никаких ошибок! Они ликвидируют единственного человека, который может против них свидетельствовать, и нагонят время.
— В таком случае я иду за револьверами.
— Исключено.
— Но тогда, Бога ради, бежим!
— Нет.
— Вы понимаете, что я требую этого?
— Да.
— Бейкер и Дельмонт… Вспомните о них.
— Ни о ком другом я и не думаю. А если вы желаете смыться — прошу!
Он осторожно поставил стакан на столик. Этой ночью Ханслета было не узнать: он проявлял свои чувства. Второй раз в течение, десяти минут! Вид у него был не слишком бодрый. Потом он снова взял стакан и улыбнулся.
— Калверт, вы просто не понимаете, что говорите, — тон у него был вполне дружелюбный. — Ваша шея и затылок… Впрочем, так оно, наверное, и бывает, когда человека душат и его мозг достаточно долго не получает кислорода. Кто вас защитит, если ваши приятели явятся сюда по вашу душу? Сами вы не в состоянии драться даже с игрушечным медвежонком.
— Простите меня, — сказал я искренне.
Я работал с ним, наверное, десяток раз на протяжении последних десяти лет и должен был знать, что единственное, чего он не в состоянии сделать, — это бросить товарища в трудную минуту.
— Что вы говорили о дядюшке Артуре? — спросил я. Теперь, когда мы знаем, где находится «Нантсвилл», дядюшка мог бы распорядиться выслать сюда какой-нибудь военный корабль, чтобы следить за ним с помощью радара…
— Мы знаем только, где он находился, когда я его покидал. Они подняли якорь, когда я отплывал. К. рассвету корабль может оказаться в ста морских милях от известного мне места, причем в любую сторону от него.
— Значит, мы вынудили их бежать? Дядюшка Артур будет в восторге, — он тяжело опустился в кресло, потом глянул на меня. — Но нам известен его новый облик, ею название и флаг.
— Я уже говорил, что это не имеет никакого значения. Завтра он будет выглядеть иначе. И называться тоже. Станет какой-нибудь «Хокомарой» из Иокогамы и будет идти под японским флагом, перекрашенный в зеленый цвет и с другой мачтой.
— А воздушная разведка? Мы бы могли…
— Пока мы ее организуем, пройдет столько времени, что летчикам придется обследовать уже двадцать тысяч квадратных миль морской поверхности. Вы слышали последнюю метеосводку? Низкие тучи, мгла. Самолеты придется вести на небольшой высоте, что снизит коэффициент их полезного действия процентов на девяносто. Во время дождя, при плохой видимости, у них не будет даже одного шанса из тысячи различить судно. Впрочем, если бы им даже это удалось, какой смысл? Самое большее, пилот мог бы помахать им крыльями.
— В нашем распоряжении целый флот. Пилот сможет немедленно вызвать военные корабли.
— Какой флот? Средиземноморский? Или дальневосточный? В этих водах нет ни одного военного корабля. Пока сюда доберется какой-нибудь корабль, «Нантсвилл» смоется в неизвестном направлении. Но представим себе даже, что они догнали бы «Нантсвилл». И что дальше? Затопить его с помощью орудий, зная, что в трюмах, скорее всего, заперто двадцать пять членов прежнего экипажа?
— А группа захвата?
— Имри будет ждать их с автоматами, направленными в заложников из команды судна. В такой ситуации он даже может позволить себе вежливо и мирно поинтересоваться, что ребята из группы захвата собираются делать.
— Ладно, я лучше пойду надеть пижаму, — устало и безнадежно сказал он, но у порога обернулся. — Но если «Нантсвилл» смылся, эти парни смылись на нем. Так что, возможно, нам не следует ожидать гостей. Вы об этом не подумали?
— Нет.
— По сути дела, я тоже не верю в это.
Они заявились в двадцать минут пятого. Все было обставлено совершенно легально, официально и спокойно. Они пробыли у нас сорок минут, и, даже когда они отплыли, я не был уверен, те ли это люди, которых мы ждали.
Ханслет вошел в мою каюту на носу катера, зажег свет и потряс меня за плечо.
— Проснитесь, сэр, — громко сказал он.
Я не спал, но, конечно, разыграл маленькую комедию. Прежде чем открыть глаза, я долго зевал и постанывал. Но в каюте оказался один Ханслет.
— В чем дело? Что происходит?.. О, Господи! Сейчас ведь четыре утра.
Сам ничего не понимаю, — раздраженно ответил Ханслет. — На борту полиция. Они хотят видеть вас по важному делу.
Полиция?! Вы действительно сказали «полиция»?
— Так точно, сэр. Придется вам встать. Они ждут вас.
— Полиция у нас на борту? Я бы хотел…
— Бога ради, сэр! Вставайте. Извините, но сколько последних рюмочек вы выпили, ложась спать? Их четверо: двое полицейских и двое таможенников. Утверждают, что дело очень срочное.
— Надеюсь, что действительно срочное. Посреди ночи! За кого они нас принимают? За почтовых грабителей? Вы сказали им, кто мы? Ладно, ладно, уже иду.
Ханслет вышел. Через тридцать секунд я уже стоял рядом с ним в салоне. Кроме нас там находилось действительно двое полицейских и двое таможенников. Старший из полицейских встал. Это был высокий, крепко сбитый сержант лет пятидесяти. Он холодно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на пустую бутылку из-под виски, с отвращением глянул на грязные стаканы и снова уставился на меня. Он явно не любил богатых мореплавателей, этих благополучных паразитов, которые слишком много пьют вечером, а утром вылезают из своих кают с красными опухшими глазами и спутанными волосами. Просто не выносил богатых, изнеженных яхтсменов в красных шелковых халатах, разрисованных китайскими драконами, этих туристов с шейными платками из самых дорогих магазинов Лондона. Честно говоря, я тоже терпеть не могу таких людей и не выношу шелковые шейные платки, но, черт побери, должен был я чем-то прикрыть свои синяки!