— Нет. — Он протягивает руку к ночнику, выключая его, и комната погружается в темноту. — Такое чувство, будто я только родился. Сразу взрослым. Звучит глупо, но это так.
— А вот Ник помнит, — намеренно делая ударение на имени, говорю я.
— Снова ты за свое, — усталость явственно проступает в его голосе.
Ну почему так? Миллион вопросов, как пчелиный рой, атакует мой разум, Рид же, как остров невозмутимости, молча продолжает пялиться в потолок.
— Подумай сам, ведь это странно, что у меня в кошельке лежит ваше фото. Ни отца, ни матери. А фотография многолетней давности. Что-то важное случилось тогда… в детстве. И Ник единственный его помнит.
— Я не знаю, Ви, — кажется, терпению приходит конец. — Спроси его сама, раз уверена, что он помнит.
— Пф-ф, несмотря на то, что сейчас я не доверяю своей памяти, словам Ника я не доверяю ещё больше!
— Давай спать, — произносит Шон, зевая. — Через пару часов рассвет, а утром надо решить, что делать дальше. Поговорим после.
Он прав. Мой разум сейчас так устал, что вряд ли я смогу заставить его разобраться в случившемся. Возможно, в предложении Шона обратиться к Нику есть разумное зерно. Вдруг тот и правда что-нибудь расскажет. «Конечно, если подфортит нарваться на его хорошее настроение, — думаю я, натягивая повыше одеяло. — А если уж совсем повезет, то, может, он даже врать не будет».
«Ладно. Выясню завтра», — решаю я, ставя окончательную точку на своих размышлениях. Откидываюсь на подушку, наполнитель в которой свалялся колом, и пытаюсь заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, считая ребрами впивающиеся пружины, но сон так и не идёт. После обнаруженной очевидной связи между мной и ребятами я еще больше задумываюсь о четвёртом парне. «Где он сейчас? Все ли с ним в порядке? А вдруг он тоже был в поезде, и мы просто разминулись?»
Я закрываю глаза, мечтая, что утром проснусь в своей постели (где бы она ни была), а все произошедшее окажется дурацким сном. Перед глазами ещё несколько мгновений мелькают мутные образы, а потом разум отключается.
Вокруг совершенная темнота, пахнет затхлостью и моющими средствами. Я оглядываюсь по сторонам, но вижу лишь контуры предметов, так как в помещении отсутствуют окна. Вокруг горами возвышаются баки и металлические стойки со сложенными на них вещами. Сделав пару шагов, я спотыкаясь о швабру и тихо ругаюсь под нос. Пустое ведро падает и с гулким стуком откатывается к стене.
— Не убейся, ради всего святого!
Услышав хмыкающий смешок, я поворачиваю голову и вижу мужской силуэт. Да, судя по низкому смеху, это определённо должен быть парень. Он сидит на полу, прижавшись спиной к двери и согнув ноги в коленях.
Я пихаю подошву его ботинка носком своего.
— Это все твоя вина, что мы заперты тут. Возможно, на всю ночь, — наиграно спокойно говорю я и тут же добавляю: — Надеюсь, хоть мальчикам, в отличие от нас, сейчас весело.
— О, им определённо весело, — ухмыляется он. — В компании девчонок из института искусств тем более. Они наверняка уже в кинотеатре.
— Где должны были быть и мы, — поправляю я. — Если бы не твоя вечно ищущая приключений задница.
— Прекрасная задница, должен отметить.
— Спорно.
Медленно подхожу ближе, и парень опускает ноги, вытягивая их перед собой. Я сажусь сверху. Он проводит руками по моей спине, задирая свободную футболку вверх и касаясь кончиками пальцев ребер.
— Через неделю в университете устраивают бал, — говорю я, скрепляя руки в замок позади его шеи. — Но мы конечно же не идем.
— Романтика не для нас, — отвечает он.
— Ты прав. К черту дурацкий бал. К тому же, — заигрываю я, — ты совершенно не умеешь танцевать.
Парень смеется.
— Это ты еще не слышала, как я пою.
— Неужели хуже?
Он наклоняется к моему уху и скорее шепчет несколько строк, чем напевает. У него нет ни слуха, ни голоса, а я никогда не смогу понять смысл, но слова кажутся самым прекрасным из всего, что я слышала. Отзываются внутри, ощущаясь чем-то жгучим.
— Боже, я люблю тебя, но ты и правда ужасен, — смеюсь я. Его губы пробегают по моей шее, осыпая ее легкими поцелуями как раз под ухом, и кажется, что комната вращается подобно карусели в парке развлечений.
— Скажи еще раз. Я люблю слушать, как ты произносишь это.
— Что именно? Что ты ужасен?
— Ты знаешь, что… — довольно улыбается он.
— Я. Люблю. Тебя, — шепчу, с придыханием проговаривая каждое слово.
— Я тоже тебя люблю. С ума схожу. — Мягкие губы касаются моих, осторожно прикусывая кожу, а руки притягивают ближе. И он выдыхает, прислонив палец к губам, словно выдавая свой самый большой секрет: — Французский язык может спасти все. Даже самое жуткое пение...