Та же самая дилемма во всей своей остроте фигурирует в Торе. Стремление найти «алгоритм воздаяния за грех»[208], то есть поиск правил справедливости Божьей, становится главной темой иудейского учения. Для известных нам в основном из Нового Завета фарисеев и их последователей, благочестивых хасидов (хасидизм возник в XVIII веке), набожность заключалась в соблюдении данных им очень строгих правил. Пророческие школы, наоборот, подчеркивали, что никакого алгоритма воздаяния за добро не существует. Хороший пример мы найдем в одной из наикрасивейших и одновременно наисложнейших книг Ветхого Завета — в Книге Иова. Роль адвоката дьявола (вполне подходяще) приписана Сатане (между прочим, это единственное место в Ветхом Завете, где дьявол выступает открыто)[209].
И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя?[210]
После всех несчастий, случившихся с Иовом (три из четырех бед, между прочим, касались его собственности), которые должны были доказать, что добро не совершается ради прибыли, к нему являются его друзья. Их беседа (относящаяся к лучшим образцам еврейской поэзии и философии) крутится вокруг попыток доказать Иову, что он, должно быть, каким‑то образом согрешил и тем самым заслужил наказание Божье. Они не способны представить ситуацию, в которой Иов, будучи честным, страдал бы без причины. Он тем не менее настаивает на своем — ничем не провинился, наказание несправедливо: «…Знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью»[211].
Эта мысль, на первый взгляд, вступает в противоречие с вышеупомянутым тезисом о справедливости Божьей. Иов тем не менее остается честным, даже когда ему это невыгодно:
Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его![212]
И дальше:
…Доколе не умру, не уступлю непорочности моей. Крепко держал я правду мою и не опущу ее; не укорит меня сердце мое во все дни мои[213].
Иов живет нравственно не потому, что это выгодно. Он не грешит даже под угрозой смерти. Ну и какую экономическую пользу Иов от этого мог получить?
Добро outgoing, добро incoming
В жизни часто случается, что честный страдает, а подлец живет в достатке. Какой же онтологический статус имеет добро в данном случае? В чем заключается логика? Существует ли вообще какая‑нибудь корреляция между добром или злом, которое творим мы (outgoing), с добром или злом (со справедливым воздаянием), которое достается нам (incoming)? Из того, что было сказано раньше, может показаться, что эта взаимосвязь абсолютно непредсказуема. Почему же лучше творить добро, чем зло (outgoing), если результат (incoming) неизвестен? Помимо Книги Иова эта особенность хорошо отмечена в Книге Екклесиаста, или Проповедника:
Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета![214]
Точно так же, в полном объеме и с огромной горечью осознает это и автор псалмов:
А я — едва не пошатнулись ноги мои, едва не поскользнулись стопы мои, — я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их; на работе человеческой нет их, и с прочими людьми не подвергаются ударам[215].
208
Так это метко называет Ян Пейн в своей книге «Откуда берется зло?» (Payne J.
209
Оставим в стороне упоминание о «змее» в истории о райском саде, в которой тот косвенно выступает как эквивалент Сатаны. В этом случае в Ветхом Завете мы можем найти лишь одну прямую ссылку на Сатану, и то очень краткую (в Книге пророка Малахии). Сравним с количеством появлений этого слова в Новом Завете. Робер Мушембле, автор серьезного исторического трактата «Очерки по истории дьявола: XII–XX вв.», утверждает, что «[дьявол] стал неотъемлемой частью динамического развития Европейского континента, черной тенью, мелькающей между строк каждой страницы великой книги становления западной цивилизации… Он олицетворяет собой темную часть нашей культуры, выступает непосредственной антитезой порожденных ею великих идей, экспортируемых по всему миру…» (с. 8). В данном контексте влияния такого представления о дьяволе на историю процитируем эту книгу еще раз. Когда Мушембле характеризует произведение знаменитого Даниэля Дефо «История дьявола», то подчеркивает, что этот автор, «подобно Локку и Юму и задолго до Канта, прокладывает путь к определению дьявола как движущей силы истории» (с. 317).