— Быстро! Охрана! Ради бога, быстрее, вызовите врача.
Штайнхюбер, казалось, опомнился и стоял с безучастным взглядом. Его лицо исказилось почти до неузнаваемости. Он попытался отдать честь, и тошнота подступила к моему горлу, когда я увидел, во что превратилась его правая рука: расплавленная культя: обрубок кости, сочащаяся кровь и пена. На несколько секунд ужас происходящего лишил меня всякой воли. Потом я пришёл в себя, схватил Штайнхюбера за руку и потащил без всякого сопротивления, как овцу, через сарай, чтобы окунуть культю в ведро с раствором извести для нейтрализации брызг кислоты. При этом Штайнхюбер что-то бессвязно бормотал, как будто это совсем его не касалось.
— Покорно сообщаю, что проклят, поднявший руку на своего брата… "И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее…[38] Эта рука запустила торпеды, как вы знаете, герр командир… Ну, это больше не повторится, так ведь?
Двое часовых вбежали в сарай с винтовками наизготовку. Следом торопился доктор Едличка с черным саквояжем, недовольно бормоча, что его оторвали от еды, чтобы помогать всяким недоумкам, которые... Увидев жуткую культю, он отпрянул. Один из молодых матросов отвернулся, и его вырвало. Что касается меня, как только врач и несколько санитаров начали накладывать жгут на запястье Штайнхюбера, я, слегка пошатываясь, вышел на свежий воздух. Я не мог унять дрожь в коленях, а изнутри меня колотил смертельный холод. Нещадно палило полуденное солнце, а из-под лимонных деревьев раздавался вальс Легара "Губы молчат".
Конечно, началась заварушка. Военная прокуратура сделала всё, чтобы обвинить Штайнхюбера в преднамеренном нанесении вреда здоровью в попытке уклониться от военной службы, преступлении, которое в военное время означало смертную казнь или, как минимум, смерть заживо на каторжных работах в течение двадцати пяти лет в тюремной крепости. В итоге, после постоянного апеллирования к безупречной службе Штайнхюбера, нам с Тьерри удалось отклонить обвинение и вместо этого объявить его сумасшедшим.
Мы утверждали , что если бы человек просто не хотел больше участвовать в войне, то отрубил бы несколько пальцев, вместо того чтобы сознательно заполнить гальванический элемент концентрированной серной кислотой и затем держать в ней руку около пятнадцати минут, пока она чуть не растворилась, не обращая внимания на боль. Но в Австрии 1916 года даже признанного безумным ждала незавидная судьба. Беднягу отправили в сумасшедший дом для военных в Брюнне, вдали от жены и детей. Нам с Легаром удалось навестить его несколько месяцев спустя, после многочисленных взяток, но он не узнал нас. Он умер от отчаяния в канун Рождества 1917 года. Милосердный Боже, упокой его душу с миром.
Глава четырнадцатая
Как вы можете себе представить, этот жуткий инцидент погрузил нас в уныние. Я старался не высказываться по этому поводу, а другие очевидцы поклялись хранить тайну из страха, что это подорвет боевой дух команды, но всё же вскоре по Поле расползлись слухи, будто старший унтер-офицер U-13 свихнулся и искалечил себя каким-то особо жестоким способом: кастрировал кусачками по одной версии, или, по данным других хорошо информированных источников, выдавил себе глаза. На лодке царила атмосфера тревоги. В это время мы загружали топливо и торпеды для следующей вылазки к итальянскому побережью, назначенной на 27 июня, но отложенной на два дня, пока я не смог одолжить нового таухфюрера с другой "окарины".
Это был некий Шпенглер, как мне сказали, очень надёжный и опытный, хотя ему ещё не исполнилось и тридцати.
Само по себе наше патрулирование не представляло особенной опасности - обычная четырёх-пятидневная вылазка с целью помешать прибрежному судоходству, на этот раз - в неглубоких водах устья реки По, на широтах от Равенны до Кьоджо, южнее входа в венецианскую лагуну. Однако мы получили строгие инструкции — не заходить севернее широты Кьоджо ради собственной безопасности, поскольку между Венецией и мелководьем, известным как отмель Кортеллаццо, будет работать немецкая подлодка-минзаг [39].
За несколько дней до того я нанёс визит на эту субмарину по приглашению её командира, капитан-лейтенанта Брайсхаупта. UC-8 оказалась очень похожей на мою U-13, с той единственной разницей, что вместо торпед она несла двенадцать мин в шести вертикальных шахтах перед боевой рубкой. Мины сбрасывались из нижней части шахт, двигаясь вниз под воздействием бетонного груза.
Когда мина падала на дно, специальная пробка постепенно растворялась, давая возможность мине подняться к поверхности, как шарик на верёвочке, насколько позволял якорный канат. Во всяком случае, такова была теория, но, по словам Брайсхаупта, на практике не всё всегда проходило столь гладко — иногда растворимая пробка таяла слишком быстро, из-за чего мина всплывала под лодкой, иногда мины взрывались внутри шахт, в частности, последние одна или две, когда лодка уже становилась легче и начинала раскачиваться. В конце концов, мне стало понятно, что минирование с борта подлодки типа UC — дело опасное, и кроме того, судя по несчастному Брайсхаупта, службу эту в германском военно-морском флоте обычно поручали далеко не самым лучшим или не слишком смышлёным офицерам.
38
Новый Завет. От Матфея. 5:30 И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.