Но так же, как рядом никогда не оказывается полицейского, когда он нужен, наши попытки сдаться в течение следующих двух дней не увенчались успехом. В тот день мы встретили вооруженную яхту на расстоянии около пяти тысяч метров и махали белой скатертью добрых десять минут. На нас не обратили никакого внимания, яхта проплыла мимо. На следующее утро появился более перспективный кандидат: британский сторожевой «Фоксглов». Он приблизился на три тысячи метров и развернулся.
Мы выпустили сигнальные ракеты, помахали белым флагом и медленно поплелись за ним. Я взял сигнальный фонарь и промигал сообщение: «Пожалуйста, остановитесь, мы хотим сдаться». Ответа не последовало. Я повторил тот же сигнал и получил ответ: «К сожалению, не можем прочитать ваш сигнал». Наступила пауза, потом - бум! свист! всплеск! Снаряд, выпущенный из их кормовой пушки взорвался по правому борту, и они стали на максимальной скорости удаляться. Все это было так нелепо, что несмотря на наше положение, мы чуть не упали от смеха.
В конце концов, к вечеру второго дня мы призадумались. Ветер нам благоприятствовал, и, похоже, никто не проявляет к нам ни малейшего интереса, так почему бы не попробовать добраться до побережья Палестины? Я сильно сомневался, что можно отремонтировать U26, не заходя в док, но, по крайней мере, мы могли бы вернуться домой сухопутным путем из Константинополя. В результате вечером 31 августа мы оказались в непосредственной близости от минных полей перед портом Хайфы и представились по-французски подозрительно косящемуся на нас молодому лейтенанту, командующему турецким сторожевым катером. Неприятное чувство — смотреть на ствол пушки шестисантиметрового диаметра, с другой стороны которой стоят три турка; но как-то мне удалось объяснить, что мы союзники Османской империи, и нас должным образом провели в порт.
Хайфа в те времена совсем не походила на сегодняшний большой город. Вообще-то она оказалась немногим больше левантийской рыбацкой деревушки с плоскими крышами белых домов, гнездящимися под могучей горой Кармель. Тем не менее, там имелась каменная набережная, несколько складов и предтеча портового мола в конце ветки железной дороги из Дамаска. Большую часть населения составляли ливанцы и греки, но было и изрядное число еврейских колонистов, многих из которых привез вывезенные сюда в конце 1900-х годов из Австрии провидец Теодор Герцль. На другом берегу бухты стоял замок крестоносца Святого Иоанна из Акры, место знаменитой высадки британских и австрийских моряков в 1840 году.
Но, несмотря на великолепное расположение и чудесное перспективы развития, Хайфа не много могла предложить искалеченной австро-венгерской подводной лодке в первые дни сентября 1918 года. Наши турецкие хозяева потеряли к нам всякий интерес, как только мы причалили: им хватало собственных проблем на южном фронте. Что касается немецких союзников, их присутствие в Хайфе было ограничено аэродромом за городом и ржавеющим торговым пароходом «Уккермарк», который нашел здесь убежище в 1914 году и теперь стал плавучим складом. Немцы посочувствовали, но предложили лишь воспользоваться мастерской на борту своего корабля. Я телеграфировал в Вену сразу по прибытию и запросил новый левый винт для U26. На этом этапе войны я мог с таким же успехом попросить прислать апостольскую корону Святого Стефана. Я сомневался даже, дошла ли телеграмма.
Тем временем, мы занялись ремонтом прочного корпуса лодки. Конечно, сухого дока не оказалось; но в конце концов мы с огромным трудом подняли корму U26 из воды, облегчив лодку, насколько смогли — выгрузили батареи и всё съёмное, а потом заполнили водой балластные цистерны в передней части, чтобы нос лодки опирался на илистое дно гавани. Мы раздобыли стальной лист, а немцы одолжили нам кислородно-ацетиленовую сварочную горелку, так что мы хотя бы смогли залатать дыры, пробитые разлетевшимся гребным винтом — не бог весть что, но достаточно для того, чтобы корпус снова стал водонепроницаемым.
Винт казался непреодолимой проблемой, пока однажды утром, через восемь дней нашего пребывания в Хайфе, на причале не появился электромеханик Файнштейн вместе с пухлым человеком преклонного возраста и почти гротескно еврейской внешности, с кипой на голове, но в остальном одетым как венский врач на отдыхе в Бад-Ишле. Он представился как герр Мандель, бывший владелец литейного завода из Мёдлинга, что под Веной, который продал в 1910 году, чтобы стать фермером в Палестине, а затем вернулся на литейное производство в качестве подрядчика железной дороги Хайфа-Дамаск. Оказалось, что у него имелся небольшой литейный заводик здесь в Хайфе... Мы поплыли с ним в шлюпке, чтобы осмотреть винт правого борта. Герр Мандель сделал измерения и записал их в блокнот в кожаном переплете, почесал лысину и втянул воздух, что-то бормоча себе под нос. Я стоял на причале затаив дыхание, пока Григорович помогал ему вылезти из шлюпки.