— Да, — сказал он, — и ещё мне не слишком нравится вид наших турецких союзников. Говорят, они и в лучшие времена весьма кровожадны, и один Бог знает, на что способны, когда офицеры не держат их в узде.
Мы изо всех сил работали при свете штормового фонаря — насаживали винт на вал сантиметр за сантиметром при помощи самодельного приспособления из блоков и лебедок. К полудню 24-го удалось поставить винт на место, мы стали затягивать две гайки, удерживавшие его предшественника. Мы потели над огромными гаечными ключами, позаимствованными с «Уккермарка», когда раздался крик: «Аэроплан!». Воздух уже сотрясал низкий ритмичный рёв огромного двухдвигательного биплана, он стал виден, когда перевалил через гору Кармель. Это был большой, явно британский аэроплан, но сначала нам не пришло в голову, что это имеет отношение к нам — до тех пор, пока головы не накрыла его тень, а воздух внезапно наполнился свистом бомб.
Думаю, было четыре тяжёлые бомбы. Две упали в залив, обдав нас грязной водой, одна разорвалась на пристани в пятидесяти метрах, осыпав осколками камнем, просвистевшими над головами, пока мы лежали на земле. Четвёртая уничтожила каменный ангар, где мы спали, пока ремонтировалась U26. На этот раз бомбардировщик не попал в лодку, но у нас были основания подозревать, что он вполне может вернуться. Однако сейчас нам некогда было из-за этого волноваться. Мы работали несколько часов, и, наконец, передо мной предстал машиненмайстер Легар, измученный и грязный, но улыбающийся.
— Разрешите доложить, гребной винт работает. Как только все вернутся на борт, можем снова выйти в море.
В ту ночь и на следующий день мы занимались каторжным трудом — таскали груз обратно. Сначала передавали с пристани по цепочке железный балласт. Потом по одному, с максимальной осторожностью, чтобы не разлить кислоту, спускали вниз через люк машинного отделения тяжёлые батарейные блоки. Затем закачали в ёмкости топливо, масло и питьевую воду из бочек, стоящих на пристани.
Наконец, мы загрузили провизию, которую удалось раздобыть в Хайфе — в основном рис и оливковое масло. Вдали постоянно палила артиллерия, ощутимо ближе, чем вчера. Похоже, минные поля простирались достаточно далеко и защищали нас от нападения со стороны моря, но наш приятель бомбардировщик вполне мог скоро вернуться. Я установил пулемёт и подготовил орудие «Шкода». Оно разрабатывалось в том числе и как противовоздушное и могло принимать почти вертикальное положение, но не имело ни зенитного прицела, ни подходящих снарядов, не считая пяти зарядов шрапнели. Конечно, лучше, чем ничего, но маловато.
Во время погрузки фрегаттенлейтенант Геллер казался чем-то недовольным. Наконец, в конце дня он подошёл ко мне, не отдав честь.
— Я ухожу.
Я поднял взгляд, оторвавшись от своего занятия — проверки электролита в батарее.
— Что значит «ухожу», Геллер? Куда?
— В Галилею, с немцами. Несколько солдат и офицеров с «Уккермарка» собираются вечером махнуть вглубь страны, попробовать соединиться с нашими войсками у Галилейского озера. Их майор Хёфлингер говорит, это всё предсказано в Библии — после Армагеддона германская раса встретится с антихристом в битве при Галилее и сразит его, а потом покорит весь мир. Немцы — дети колен израилевых, а евреи — дети Каина, изгнавшего их в Европу. Вы знали, что Эдемский сад на самом деле находился в Силезии, возле Оппельна?
Я нервно шарахнулся. Вроде и солнце здесь не такое уж сильное... Потом я понял, что он говорит совершенно серьёзно. И ему уж точно не хватило бы воображения самостоятельно придумать подобную чепуху.
- Но разве Армагеддон случится не в далеком будущем?
- Нет, он был позавчера, всего в тридцати километрах отсюда, в местечке под названием Мегиддо. Все пророчества сбылись.
Я потерял терпение.
— Ну ладно, Геллер. Если вы покинете нас, то будете виновны в дезертирстве с линии фронта, а на сей счет книга древних пророчеств под названием австро-венгерский воинский устав гласит, что вас привяжут к столбу и расстреляют. Однако я не намерен идти в море с человеком, у которого не лежит сердце к этому рискованному предприятию. Вы можете пойти с нами назад, в Дураццо, если хотите. Если нет — убирайтесь с распростертыми объятиями вон, к германской расе. Но подумайте хорошенько — говорят, арабские союзники англичан не слишком снисходительно относятся к пленным.