В последний раз я видел Геллера уходящим к «Уккермарку», чтобы присоединиться к другим потенциальным исполнителям пророчества. Но лучше бы он остался на U26. В начале 1919 года, незадолго до демобилизации, я некоторое время работал в отделе воинских захоронений Военного министерства Австрии и выяснил, что произошло с майором Хефлигером и его отрядом. Той ночью, направляясь при лунном свете в Галилею, они наткнулись на подразделение австралийской кавалерии. Австралийцы приняли их за передовой отряд турецкого контрнаступления и атаковали, прежде чем немцы успели снять винтовки с плеч. Принявших бой пронзили штыками, а пытавшихся сбежать зарубили шашками.
Когда Геллер удалился, я осознал, что передо мной стоит ещё кто-то. Я поднял взгляд. Высокий худой человек в немецкой форме и кожаном лётном шлеме курил, опираясь на палку. Он представился гауптманом Учатиусом из германских ВВС. Как оказалось, он служит в германской эскадрилье на здешнем аэродроме, летает на «Авиатике» корректировщиком огня.
— Вообще-то, — медленно произнёс он, — я воевал во Франции на истребителе у фон Рихтгофена, до прошлого года. Разбился на «Альбатросе» возле Дуэ, сломал ногу в восьми местах, поэтому теперь хожу с палкой. Доктора меня подлатали, а потом направили сюда, в Палестину. Но, похоже, тут всё скоро закончится. Пилоты ушли, а я остался, чтобы сжечь аэропланы в ремонтных ангарах до прихода англичан. А потом я на старой развалюхе-бомбардировщике улечу в Бейрут.
— Жаль, что нет истребителей, — заметил я. — Вчера один здоровенный английский бомбардировщик чуть не попал в мою лодку.
— Да, это «Хэндли-Пейдж». Британцы направили два таких в Беер-Шеву. Мы несколько недель пытались их сбить, но они очень большие и хорошо вооружены. Я и сам пару раз пробовал, но корректировщик огня для такого дела не годится.
—Что ж, держитесь, — сказал я. — По крайней мере, вы скоро вернётесь в Германию.
Собеседник ненадолго задумался.
— Между нами, старина, мне не очень-то хочется возвращаться. Если мы проиграем войну, в Германии бывшего пилота ничего хорошего не ждёт. У меня куча проблем с этой проклятой ногой — защемление нерва или что-то вроде того. И вообще, знаете, как говорят — кто родился на войне, на войне и помрет. Что бы ни было после этих четырёх лет, будет только хуже. — Он взглянул на часы. — Ну, нечего мне тут болтать целый день, английские джентльмены появятся еще до заката. Ауф видерзеен.
Он захромал прочь, к аэродрому.
Мы продолжали загружать лодку, внизу уже урчали дизели, заряжая батареи. Вскоре в небо со стороны аэропорта поднялись столбы чёрного дыма. Но до отплытия произошло еще одно событие из тех, какие лучше никогда не видеть. Оказалось, турки до последней минуты тянули с заключенными в тюрьме. Примерно в трёхстах метрах от пристани стоял сигнальный мостик железной дороги. Одного за другим к нему подводили людей со связанными руками, и они расставались с жизнью, дергаясь в петле. Файнштейн сказал, что это националисты — похоже, евреи и арабы — которых турки арестовали несколько месяцев назад. Многие умерли в тюрьме от тифа и холеры, а к тем, кто выжил, турецкая армия применяла теперь более простые средства. Вскоре с сигнального мостика свисало восемь или девять тел.
Я подумал, что следует вмешаться, но формально турки были нашими союзниками, а кроме того, рядом с палачами находилось около дюжины вооружённых солдат, вполне способных затеять стычку и помешать нам отплыть. И вообще, если верить отчётам, в 1914 году в Сербии наша армия повела себя не намного лучше. Мы занимались своим делом и старались не смотреть в ту сторону, пока к петле не подвели очередную жертву. Ей оказался мальчик лет десяти, и это было уже слишком.
Я бросился к боевой рубке, где нес вахту Григорович.
— Григорович, — пробормотал я с отвращением, — как думаете, вы сможете застрелить ту турецкую собаку на таком расстоянии?
Прежде чем я осознал, что сказал, крупный черногорец приставил винтовку к плечу, щелкнул затвором и выстрелил! Второго выстрела не понадобилось: палач с воплем вскинул руки, пошатываясь, сделал несколько шагов и упал лицом в пыль. Григорович опустил дымящееся оружие, энергично хлопнул по прикладу и отрапортовал:
— Разрешите доложить, герр командир: да, я смог застрелить эту турецкую собаку на таком расстоянии.
С моей стороны было полной глупостью сказать такое выходцу из Черногории, где веками стрельба по туркам считалась национальным видом спорта. И на несколько мгновений мне показалось, что у моего безумия могут быть серьёзные последствия, поскольку взвод палачей поднял винтовки. К счастью, у Прерадовича и Шабо хватило духа встать к пулемету и направить его на бывших союзников. Некоторое время они смотрели на нас, а потом развернулись и поплелись прочь, оставив последнюю жертву под виселицей с петлей на шее и с застывшим от ужаса лицом. Я послал Файнштейна на помощь мальчику. Они скрылись, а полчаса спустя Файнштейн вернулся и сообщил, что ребёнок, родители которого умерли в тюрьме, нашёл приют у герра Манделя и его жены.