О чём он может мечтать, зная, что тратить на это своё время и силы сейчас – просто дерзость…
Это может быть и чудесная, астральная страна духа – Шамбала, в русском сердце отражённая грёзами о Беловодье и Граде Китеже:
На скрижалях ледового сна – опрокинутый Китеж
Неподвижного солнца в чернилах свинцового сада.
Ты уходишь в метельное марево… Чем примагнитишь
Голубую двойную звезду отрешённого взгляда?
……….
Только Китеж не Рим, и его не разрушишь вовеки.
Да, есть где-то миры – света, силы, глубины – в которых обитают боги, по-прежнему живы души наших предков в их духовной и волевой мощи, готовые поддержать своих прапраправнуков в их исканиях и деяниях, если те светлы. Может, кто и найдёт, и узрит дивную страну. А ведь можно перенестись мыслью на иную планету, в другое созвездие, галактику – а вдруг при тамошних физических и духовных законах люди были бы счастливее и чище?
Что случится в созвездии Рыб?
Гребень в омуте! Наше прощание –
Всплеском непоправимых ошиб…
Нет, человек везде останется человеком. Напротив, это ему дана самим Творцом возможность менять психофизические законы – и эта способность именуется Любовью. И Нелюбовью. И везде, каким бы ни был мир, человек сам будет выбирать одну из этих странных неразлучных сестёр – и никогда не будет застрахован от ошибок. Так почему бы мечте не тосковать об идеальной Любви? Той, которая сама скажет о себе: «Я – истинная!» – посредством самих чувств: тонких, трепетных ощущений, уже и не свойственных современному человеку, растерянных им… А ведь Любовь может говорить с нами только – и только! – на таком языке:
Целуй вереницу стихов в синем буйстве июля
И пальцы любимой сквозь мглу занавесок из тюля.
Целуй эту вечную тайну в глазах дождевых неуёмных
И блики на рельсах трамвайных, и всполохи крыл потаённых.
………..
Какой незабвенный пергамент у страсти украсть ты решился,
Войдя, будто мамонт, в посудную лавку ошибок?
Что это? Опять об ошибках? Неудивительно. Язык любви поэта… Да услышит его хотя бы сама возлюбленная? Та, у которой даже мечты о высоком трансформированы под современность: не под алыми парусами ждёт она Грэя, а уже на личном самолёте – пусть для романтики ещё и красит его в цвет рассвета, чтоб красиво и «стильненько» выплывал из такового. С кем говорить на этом языке? Как целовать самою душою те пальцы, которые недвусмысленно требуют бриллиантовых колец? Потому и тоскует душа поэта по ней – Идеальной Женщине, Прекрасной Даме. Той, что промелькнула, как видение, в Серебряном веке – и исчезла на долгих сто лет, чтобы и сейчас приподнять свою вуаль лишь перед избранными.
Сам я во тьме… А рядом ты светила
И откликалась на пятьсот имён…
Но что это?
Чёрные ресниц занозы,
Брови – будто полозки
Санок сломанных… с мороза…
К чёрту прозу, дайте розы –
Два бутона на виски!
Эдем. Едва ли не каждое пятое стихотворение книги так или иначе затрагивает и переосмысляет тему Божественного Сада и судьбы первых людей – Идеального Мужчины и Идеальной Женщины. И так прикоснётся к ним поэт, и эдак… И порадуется вместе с ними их полудетскому бытию, и раздерёт себе лицо ногтями, глядя вслед их согбенным фигурам, удаляющимся от райских врат, и станет мысленной и сердечной – тем принимающей на себя первые родовые муки – повитухой Евы при рождении Каина… Но: ни единого обвинения их в первородном грехе – только узкое сознание может думать, что человек что-то мог бы совершить против воли Творца, хоть пальцем шевельнуть, если так не «было задумано». Сейчас – может, дано ему уже это право, заработал. А тогда, в детстве человеческом – кто бы им позволил, детям? Взрослеть – только по законам Божьим, которые сами только что созданы, ещё не отлажены под человека, всё это будто тренировка… Но у поэта даже сам Искуситель всего лишь «был закладкой? Растрёпанный задачник был открыт…» Растрепанный? Нет, не нова она уже, наука Творца, не первородны Его законы – (грехи?) – едва ли мы были у Него первыми…
Но – самыми любимыми. Были и остаёмся. Потому что только любимым детям может быть дарована квинтэссенция мечты о светлом, экстракт её и всеобъемлющий океан – тоска о Царствии Небесном. Оно вмещает всё: и идеальную страну, и просветлённого человека в ней, и Любовь, и бесстрашную открытость Вселенной. Впрочем, как определить Царство Божие, если даже сам Господь не смог объяснить его человеку лучше, чем «Царство Моё не от мира сего»? Вот и думал человек над этим, воображал, мечтал – в силу данного каждому – и не придумал ничего лучше, чем описать это лубочной метафорой: «Там все ходят по облакам в белом, с нимбами и крыльями, и Бога славят».