Мы не хотим свободы и мы не хотим брать на себя ответственность за самих себя. Медицина, религия, правительство, да и вообще все общественные институты существуют для того, чтобы позволить нам передать ответственность за себя другим, чтобы мы могли расслабиться в наших безопасных, уютных маленьких клетках и чувствовать довольство от этой веры, основанной по большей части на декоративных элементах и дизайнерских приёмах с оптическими иллюзиями, убеждающими нас, что мы контролируем свои жизни. И для человеческого состояния, и для функционирования царства сновидений жизненно важно, чтобы мы боялись и малейшего дуновения свободы и гнушались ей. Нет ничего хуже этой штуки, которую представляют в приукрашенном виде и страстно желают, но никогда не достигают. (Если только ты не сидишь в настоящей тюремной камере или в какой-нибудь ещё дерьмовой тесноте, потому что тогда желать свободу действительно хорошо).
Конечно, здесь актуальна моя постоянная оговорка: я говорю в контексте пробуждения от заблуждений и обращаюсь к предполагаемой аудитории искателей истины или, по крайней мере, тех, кто активно интересуется реальностью просветления. Только в контексте пробуждения быть неправильным неправильно. В любом другом контексте быть неправильным абсолютно правильно, причём без малейшей доли иронии или осуждения. Нормальные люди абсолютно правы, что избегают свободы, сжигают любую ересь, угрожающую им свободой, делают святилища из своих клеток и притворяются, будто они не свободны покинуть их. Вот так устроена жизнь, так это работает, вот что ты, якобы, должен делать. Те, кто поступает иначе, кто совершает рискованные путешествия внутрь вместо безопасных походов наружу, — мошенники и мятежники, они скорее взломают игру, чему будут играть в неё, чего бы им это ни стоило.
По моему опыту, практически все духовные искатели настаивают на поиске чего угодно, лишь бы оно не вело внутрь. Вот почему ученики никогда не бывают готовы задавать вопросы, и вот почему я перестал играть роль учителя. Отношения учителя-ученика по сути своей невоплотимы в жизнь, если только обе стороны не настроены двигаться наружу, что как раз является правилом духовного рынка.
* * *
— Представь себе мастера бонсай, — говорю я ей, — самого лучшего. Супермастера всех времён и народов, ладно?
— А бонсай это что? Миленькие деревца?
— Да, японское искусство выращивания миниатюрных деревьев. Значит, мастер бонсай стар и бородат, очень проницателен и очень мудр, но он не всегда был таким. Когда-то он был молод, сообразителен и целеустремлён, как ты сейчас. Быть умным и целеустремлённым совершенно нормально, но это же даёт шанс найти выход из дурдома, что уже не так нормально. Этот молодой человек не был каким-то нью-эйджевским интерьерным дизайнером, он действительно был полон энергии, но он эту энергию на самом деле не использовал, потому что его ум и целеустремлённость были мудро перенаправлены на тихое искусство выращивать микрокустики. Таким образом, реальная угроза эго была устранена, и представление продолжилось.
— По-вашему, это означает, что жизнь этого человека, полная сосредоточенности и преданности, и его достижения в искусстве — всё было напрасным?
— Точно. Это деятельность внутри царства сновидений. Она никуда не ведёт. Это единственное, что имеет значение.
— И ничего не значит, что он очень проницателен? И что он великий мудрец?
— Разумеется, ничего. Опять же, это его статус в царстве сновидений. Он просто ещё один из бесконечных вариантов эго-самости, ничем не лучше и не хуже любого другого. Просто ещё одна маска из папье-маше. Это единственное различие, которое нам нужно распознать.
— И кто же этот кукловод-заговорщик? — спрашивает она. — Кто спасает бонсайщика от его опасных юношеских порывов?
— Его эго, конечно, или другими словами, он сам себя спасает, или его самость спасает себя, или Брахман спасает Атман, что-то вроде этого. При любом развитии событий у бонсайщика мало шансов устоять против самого себя.
— Кто же тогда победитель в этом соревновании? — настаивает она.
— Бонсайщик выигрывает, потому что он уже вставал на бессмысленный путь саморазрушения, но был спасён для осмысленной и драматичной жизни. В молодости он упражнялся в силе сосредоточенности, что представляло собой экзистенциальную угрозу для эго-самости, поэтому его сосредоточенность мягко переключалась на что-нибудь безопасное. Его защитили от склонности к побегу, и он продолжил жить увлекательную и увлекающую жизнь в своей маленькой клетке со своими деревцами: большая рыба в маленьком пруду вместо безрыбья в безбрежном пруду. Смысл жизни, ради которого он был спасён, был бессмысленным, да, но все цели бессмысленны: лечить рак, растить детей, писать духовные книги, спасать мир, ухаживать за маленькими деревьями, делать конфеты из дерьма — без разницы; всё это безопасные и бессмысленные микродрамки. Смысл даже не обсуждается, поэтому иллюзии смысла должно быть достаточно. Это всё просто драма ради драмы.
— И я теперь на бессмысленном пути самоуничтожения? Вы это имеете в виду?
— Я говорю, что твоя эго-самость пытается предотвратить бессмысленный путь самоуничтожения, а ты сопротивляешься. Ты тонешь и отбиваешься от своего спасителя. Я спрашиваю, действительно ли ты этого хочешь?
— А мой прекрасный спаситель это вы?
— О нет, я просто счастлив наблюдать, как ты борешься и тонешь. Это твоё эго, а спасти тебя пытаются выбранные тобой учителя.
— Но я выбрала самоисследование.
— Самоисследование ведёт к истинному я. Но твой маленький ублюдок перехитрил тебя и привёл к обнаружению не-я.
— Ох, спасибо, маленький ублюдок, как мило, что я сейчас тону. Это то, чем угрожает мне процесс самоисследования?
— Как и в случае любых других вопросов, самоисследование ведёт не к ответу, но к уничтожению самого вопроса. Вопрос такой: «Кто я?»; а ответ — никто. Ты разодрала маску самости из папье-маше в поисках истинного я, но раздирала ли ты её маленькими полосками или большими кусками, в конце концов ты приходишь к открытию, что внутри ничего нет. Ты добралась до этого этапа самоисследования только что.
* * *
Мы идём вдоль узкой полосы деревьев среди сонных полей. Вороны притворяются, что не видят нас. Я души не чаю в воронах, но если они когда-нибудь отрастят большие пальцы, время человека подойдёт к концу.
После долгой паузы я чувствую, что её нужно отвлечь от мыслей, поэтому ещё немного играю сравнением с папье-маше.
— Ты можешь украсить свою маску, что делает большинство людей. Это включает в себя внесение таких изменений, которые воспринимаются другими людьми, или, вернее, как ты воспринимаешь своё восприятие другими людьми. Сделай себя красивой, умной, сильной, богатой, имей что-то за душой, имей мнение, вот это всё.
— Что является просто тщеславной суетой, да?
— Всё снаружи суета, да, самореализующая самостность. Ещё ты можешь приводить себя в подобающий вид для невидимой сущности, которая является посредником или силой, наблюдающей, как мы полагаем, за нами, судящей нас. Даже если мы не даём ей имя, например, Бог, Аллах, мать или Старший Брат, всё равно большинство из нас ощущает, что мы под наблюдением. Это просто ещё один тип зрителя, которому мы можем адресовать наше выступление, как будто за счёт веры, что на нас смотрят, мы можем поверить в своё существование и что мы есть такие, какими воображаем себя.