Так как книга Иосифа Флавия стала известной уже в середине XVI века, то Банковский полагает, что дохристианская версия Мессии вычитана была автором трагедии «Гамлет» оттуда. Оттуда же идет и весь замысел произведения, отражающий религиозную эволюцию древнего мира — от иудейского мессианизма к христианству.
В те дни это считалось ересью, за которую нетрудно было попасть на костер. Этим и объясняется, почему он замаскирован сюжетом датской легенды. Немало способствует маскировке близость «Гамлета» к образцам старой английской драмы «загробной мести». Наш исследователь уделяет много места обоснованию тезиса, согласно которому у Шекспира под видом загробной мести развивается драма загробного искупления. Призрак отца ждет от Гамлета не простого отмщения за свою смерть, а избавления от мук, испытываемых на том свете. Вот почему принц, имея возможность быстро отмстить своему дяде-королю, медлит с его убийством. В «загробном искуплении» — вся сложность и загадочность трагедии.
* * *
Основываясь на «Книге Еноха»[* «Книга Еноха» один из древнейших апокрифов ветхозаветного цикла, связанный с именем библейского патриарха Еноха, взятого по легенде живым на небо.], библейском апокрифе, Ванновский усматривает в призраке отца Гамлета существо небесное, вроде ангела или одного из тех сынов божиих, которых Господь карал за их связь с дочерьми человеческими путем заключения на десять тысяч лет в огненную темницу. Целые главы посвящены уяснению природы призрака. Излагать, даже вкратце, их содержание здесь нет возможности. Путем многих и сложных доказательств гебраистического и шекспирологического порядка автор подводит нас к мысли, что в образе короля-призрака явлен сам Мессия.
Роль «Книги Еноха» в создании «Гамлета» он считает исключительной. Книга эта, как полагают, появилась в Палестине около середины II века до Рождества Христова, в такое время, когда под действием чужеземного ига вера в приход Мессии и в создание всемирного царства Израиля начала потухать. Цель ее была — возродить эту веру.
Первым христианам она известна была в греческом переводе и почиталась ими не в меньшей степени, чем иудеями. До V века она считалась в числе священных христианских книг, и только с этого времени отвергнута церковью и отнесена к числу «пагубных и враждебных истине». Во дни Иисуса она оказала огромное влияние на формирование христианской идеологии и была, по мнению Ренана, источником не только образов и выражений, принятых новой религией, но и многое в учении Христа о Нем Самом как о Мессии объясняется влиянием этой книги.
А так как, согласно А. Ванновскому, эта же книга лежит и в основе философии «Гамлета», то в шекспировской трагедии отразился иудаистический период жизни Иисуса с его постепенным переходом к христианству. Вероятно, по этой причине некоторые выдающиеся люди XIX—XX веков усматривали иногда в Гамлете сходство с Христом. Таковы Гете и Станиславский. Даже у Белинского заметно необычное восприятие шекспировской трагедии, которую он как гегельянец пытался осмыслить в свете учения о «мировом духе». Он, может быть, первый в России увидел главный узел и причину трагедии в призраке покойного короля, явившегося Гамлету — своему сыну.
Наличие скрытого еврейского сюжета приводит к пониманию драмы как борьбы за установление всемирного Израильского царства. Такую задачу поставил перед сыном призрак страдающего Мессии. Гамлет должен нанести первый удар коварному злодею, захватившему трон Давида, после чего вся нация поднимется против язычников. Но автор драмы, руководимый чутьем христианина, выдвинул образ всемирного царства справедливости, а подвиг Гамлета определил как удар по «древнему змию», воплощению мирового зла. Только с сокрушением его отец будет избавлен от мук огненного чистилища. Таким ударом, по мнению А. Ваннсвского, является поставленный принцем спектакль с помощью приезжих актеров, разоблачивший преступление короля Клавдия.
Приходили ли когда-нибудь подобные мысли в голову миллионам людей, читавшим «Гамлета»? Едва ли...
Но разве не бывало случаев, когда чей-то зоркий глаз подмечал в художественном произведении такие стороны, которых прежде не замечали? Разве не воскресали после долгого забвения многие великие поэты, в том числе Шекспир, оттого, что нашлись люди, взглянувшие на них новыми глазами? Сколь бы неожиданной ни была точка зрения А. Ванновского, она имеет не меньшее право на наше внимание, чем тысячи других работ о Шекспире. Кроме того, специалисты еще не сказали о ней своего слова. Для нас, неискушенных читателей, многое из того, что он пишет в подтверждение своих тезисов, имеет вид убедительности. Поражает обилие доказательств и их стройность. Кто из нас знал, например, о наличии в трагедии ряда слов: «Eale», «Miching», «Malleeho», которых нет в английском языке и которые не объяснены шекспировскими словарями, но объясняются из древнееврейского языка? Знали ли мы, что наставления Полония сыну своему Лаэрту имеют источником Книгу Иисуса сына Сирахова? На добрых трех страницах А. Ванновский занимается сопоставлением ее текстов с текстами «Гамлета». Точно так же простыми чудаческими выходками «сумасшедшего» принца были для нас прозвища, которые он давал Полонию: «Иеффай» и «судия израильский». Но наблюдения Ванновского привели его к заключению, что Полоний — духовное лицо, член высшего совета Иерусалимского храма, живший на священном холме, который у Иосифа Флавия назван «Офел». Что имя Офелии, его дочери, произошло отсюда, для автора несомненно.
Надобно самому прочесть книгу, чтобы иметь представление о многочисленных доказательствах, приводимых в пользу существования скрытого еврейского сюжета в трагедии. Здесь, в краткой заметке, важно подчеркнуть, что новое понимание «Гамлета» привело нашего исследователя к роковому вопросу шекспирологии — к вопросу об авторстве. Он не признает актера Вильяма Шекспира автором приписываемых ему произведений. Причиной — все та же «Книга Еноха», оказавшая такое влияние на «Гамлета». Она еше в средние века исчезла с европейского горизонта и открыта в 1773 году, через сто пятьдесят лет после смерти Шекспира, английским ученым Брюсом в Абиссинии, где сохранилась в переводе на местный язык. Совершенно очевидно, что Шекспир не мог ею пользоваться у себя на родине. Но был ли он в Абиссинии? Об этом ничего не известно. Существует версия, по которой Шекспир никогда не выезжал за пределы Англии. Надо, значит, искать какое-то другое лицо.
Ванновский склоняется в пользу давнишнего претендента на шекспировское наследие — Кристофера Марло. Его не смущает то обстоятельство, что трагедия о принце датском появилась много лет спустя после смерти Марло. Он извлекает исследование американского шекспиролога Кальвина Гофмана, поддержанное другим американским автором, Робертом Хийлбронером, согласно которому убийство Марло в трактирной драке под Лондоном в 1593 году было фиктивным. Похоронен вместо Марло какой-то пьяница, тогда как подлинный носитель этого имени бежал через Ла-Манш в Европу. Весь этот эпизод разыгран был с ведома влиятельного покровителя и друга Марло, лорда Вальсингэма, который, видимо, и сумел придать делу тот вид, какой был нужен. Потому надо было «умереть», чтобы избежать тюрьмы, пытки и гибели на костре. Его обвинили в атеизме и в принадлежности к какой-то ереси.
Согласно Гофману, он поселился в Италии под чужим именем и посылал оттуда свои новые драмы в Англию все тому же другу-покровителю Томасу Вальсингэму, который через актера Шекспира ставил их на сцене. Под именем Шекспира они и опубликованы впоследствии.
В Риме в те дни была многочисленная абиссинская колония, так что Кристофер Марло мог научиться эфиопскому языку и познакомиться с эфиопской письменностью, в частности с «Книгой Еноха». Мог он с нею познакомиться и в библиотеке Ватикана, где она имелась в греческом переводе. Но вернее всего, поэт совершил по какому-то поводу путешествие в Абиссинию. Судя по тому романтизму, которым эта страна овеяна в произведениях Шекспира, она хорошо была известна автору его драм. По мнению Ванновского, волшебный остров в «Буре», на котором обосновался Просперо и который до сих пор не разгадан шекспирологами, думавшими иногда, что это один из Бермудских островов, был на самом деле Сокотрой, расположенной под боком у Абиссинии, возле северо-восточного побережья Африки. Убеждают его в этом отчеты экспедиций Ливерпульского музея в 1899 году и Оксфордского университета (1956), равно как сочинения Шекспира. Он полагает, что Марло, подобно Просперо, жил некоторое время на этом острове.