Отсюда и то внимание на следствии к собственно общественной позиции декабристов, их мыслям, которые и стали в результате фактом обвинения. Особенно важную роль сыграли письма декабристов, однако, как известно, именно «битву за бумаги» следователи и проиграли (к немалому сожаленью последующих историков!). Заметим, что так упорно разыскиваемые властями бумаги не обязательно должны были содержать подробности деятельности тайных обществ, но давали в целом характеристику умонастроений и внутреннего мира поколения декабристов, а это уже выглядело преступным на процессе. Даже далекий от знания конкретной деятельности декабристов Пушкин в Михайловском сжигает свои записки, которые, конечно, не содержали ничего определенного о тайных обществах, однако, как ему представлялось, могли бы «замешать имена многих и, может быть, умножить число жертв». Готовность уничтожать личные бумаги была некоторым образом выстрадана дворянским обществом...
Павел I
Солдатская муштра. Рисунок неизвестного художника
Александр I. Этюд Д. Доу. 1820 год
Как оказывается, именно письма сыграли роковую роль в следственном деле четырех бывших офицеров Семеновского полка: И. Ф. Вадковского, Н. И. Кашкарова, Д. П. Ермолаева и И. Д. Щербатова, которое началось осенью 1821 года, спустя почти год после восстания. Бросается в глаза сходство между развитием этого дела и следствия над декабристами. Это был первый процесс александровского времени, стремившийся в судебном порядке доказать существование тайных обществ и заговора против императора в среде гвардейских офицеров. Хотя на самом деле никто из подсудимых не входил в декабристские организации, все они были непосредственно связаны с этим кругом многими семейными и дружескими связями.
Особенное внимание привлекает здесь фигура князя Ивана Дмитриевича Щербатова, внука известного историка. Обучаясь в Московском университете, он воспитывался вместе и сохранил затем на всю жизнь близкую дружбу с замечательными молодыми людьми своего времени: братьями Чаадаевыми, Якушкиным, Грибоедовым, Сергеем Муравьевым-Апостолом. Щербатов был последним отпрыском одной из аристократических фамилий, населявших «грибоедовскую» Москву, и его трагическая судьба принесла всем семейным надеждам крушение бесследное и безрадостное.
На бивуаке
Форма Семеновского полка при Павле I
П. М. Волконский
Ни он, ни его товарищ по несчастью Дмитрий Петрович Ермолаев, в отличие от двух других офицеров, даже не присутствовали при возмущении Семеновского полка (Ермолаев в этот момент уже находился в отставке, а Щербатов, получив отпуск, жил у родителей в Москве), однако судебное решение следовало французской поговорке, столь часто с грустным предчувствием повторяемой князем в минуты тревоги: «Отсутствующие всегда ВИНОВНЫ».
Так что же все-таки случилось в Семеновском полку осенью 1820 года? А случилось вот что. Вечером 16 октября первая («государева») гренадерская рота Семеновского полка выразила протест против невыносимых условий службы, созданных в полку его командиром Ф. Е. Шварцем. На следующий день рота была заключена в Петропавловскую крепость. Известие об этом подняло на ноги весь полк. В ночь с 17 на 18 октября, не подчиняясь командам ни собственных офицеров, ни последовательно выезжавших туда великого кНязя Михаила Павловича, генералов Бенкендорфа и Васильчикова, продемонстрировавших свое неумение обращаться с солдатами, ни даже умевшего это делать М. А. Милорадовича, полк у1рожал стать совершенно неуправляемым. Солдаты хотели расправиться со Шварцем и освободить «государеву репу», но согласились в конце концов добровольно присоединиться к ней в крепости, говоря, что «телу без головы нельзя».
Император Александр I, находившийся в это время на конгрессе в Троппау, 5 ноября отдал приказ о расформировании полка. Следствие над солдатами-зачинщиками бунта и самим полковником Шварцем продолжалось более полугода. В завершившем его императорском указе от 29 августа 1821 года, помимо вынесения приговора по этим двум делам, отмечалось, что офицеры Кашкаров и Вадковский (которые выступали посредниками в начале переговоров между солдатами и командованием), как имевшие возможность прекратить возмущение в зародыше, но не сделавшие этого, за свои действия предаются военному суду в специально созданной комиссии. 30 октября в эту комиссию также поступило дело отставного полковника Семеновского полка Д. П. Ермолаева. При обыске у него были найдены подозрительные письма от нижних чипов того же полка и от офицера, князя И. Д. Щербатова, также вскоре арестованного.
Форма Семеновского полка при Александре I
Следственное дело Ермолаева и Щербатова («О подозрительных письмах», как оно первоначально именовалось) представляет собой самостоятельный комплекс документов. И в этом своем исследовании мы впервые обращаемся к подлиннику военно-судного дела и анализируем не только новые сведения, там содержащиеся, но и ход дела в целом, столь ярко запечатлевший неразрешимый общественный конфликт 20-х годов, обстановку, в которой «отсутствующие всегда виновны», дружеские чувства вызывают подозрения, а одна фраза может разбить всю дальнейшую жизнь человека.
«Я его приписываю тайным обществам...»
Непосредственным источником атмосферы подозрительности и недоверия являлось настроение императора Александра. Уже при первых известиях о случившемся он говорит прибывшему с донесением из Петербурга П. Я. Чаадаеву, что подозревает заговор. В те же дни Александр пишет Аракчееву: «Никто на свете меня не убедит, чтобы сие выступление было вымыслено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца... По моему убеждению, туг кроются другие причины... я его приписываю тайным обществам».
Таким образом, в сознании императора, задолго до возникновения военно-судного дела над офицерами-семеновцами, уже возникла вполне определенная его трактовка. Ближайшее окружение императора по-иному отнеслось к причинам восстания.
Но тем не менее в Петербурге уже знали многое, что, казалось, оправдывало опасения государя. Незадолго до событий в полку к И. В. Басильчикову, командующему гвардейским корпусом, обратился библиотекарь штаба М. К. Грибовский, сообщивший о существовании Союза Благоденствия, разветвленного тайного общества, большая часть членов которого служила в гвардии. Васильчиков, слывший либералом, имевший в своем ближайшем окружении членов тайного общества, не мог начать расследования, не ставя себя самого под удар, и поэтому решил дожидаться возвращения императора.
Через неделю после возмущения семеновцев случилось происшествие, совершенно перевернувшее мнение генералов о его причинах. Была обнаружена революционная прокламация от имени семеновских солдат к Преображенскому полку, написанная с ярких антимонархических и даже антидворянских позиций. Тайна авторства этой прокламации не разгадана до сих пор. Прочитав ее, Волконский пишет Закревскому: «Признаюсь, не мог вообразить столь ужасной мерзости, что и доказывает, что такого же рода верно было что-нибудь употреблено и для Семеновского полка». Реакция самого Александра на появление прокламации была более чем определенной: он считал, что «если дело будет поведено толково», можно будет найти источник истории в Семеновском полку.