— Могу.
— Ну, вот и долетишь!
— Ты, боишься, — спросил или догадался Луч Мысли, машина ведь говорила без интонаций.
— Да!.. — решительно сказал Виктор. — Нам придется перелетать, потому что…
— Я, должен, встретиться, с ними, — перебил его Луч Мысли.
— С кем? — испуганно спросил Виктор.
— С, людьми, которые, не, приняли, Генеральный, закон, Разума.
— Нельзя! — крикнул Виктор. — Я не допущу этого! Зачем это тебе?
Машина так зачастила словами, что Виктор с трудом понимал их.
Сапиенсы нигде еще не встречали нарушений Генерального закона Разума. Закон не должен знать исключений. Иначе это не закон. Теперь на Земле сапиенсам открывался небывалый, невероятный случай.
Люди, принявшие Закон всеобщего содружества, — это не так интересно. Это закономерно, нормально, обычно. Он, Луч Мысли, должен встретиться с другими, незакономерными. Иначе он не может поступить! Это будет одним из важнейших результатов экспедиции! Может быть, самым важным.
Виктор смутился. Он, пожалуй, в своих рассказах сгустил краски. У сапиенсов, кажется, создалось впечатление, что на Земле живут вообще не разумные существа, а какие-то выродки. Что произойдет страшного, если они приземлятся где-нибудь в ^капиталистической стране? И там люди с восторгом и благодарностью встретят и сапиенса и его самого. Кто-то попробует прибрать их к рукам? А общественное мнение? И потом они ведь всегда смогут улететь…
— Хорошо! — быстро сказал он. — Но с одним условием!
— Что, значит, но, с, одним, условием?
— Это значит — без того, что я потребую, мы не полетим!
— Я, полечу, один.
Это было, конечно, не слишком вежливо со стороны хозяина положения, но Виктор понимал, что, разговаривая с сапиенсом на языке ультиматумов, он, пожалуй, ведет себя не слишком умно.
— Ну, я прошу тебя! Не разговаривай там ни с кем без меня!
— Почему?
— Ты многого еще не знаешь о Земле. Может случиться, что твои беседы принесут людям вред. Я постараюсь, чтобы этого не случилось.
— Я, сделаю, так, как, просишь, ты, — согласился Луч Мысли.
— Но потом мы обязательно полетим в то место, которое я показал, — предупредил Виктор.
— Я, сделаю, так, как, просишь, ты.
— Хорошо! Приземляйся, где сумеешь!
— Отдыхай, скоро, аппарат, будет, готов.
Виктор нехотя забрался в кабину космолета. На душе у него было неспокойно.
Он снова опустился в кресло.
Стрелка хронометра все прыгала вперед. Виктор молча смотрел на нее. Он не спал. Не мог спать…
…Аппарат слегка дрогнул от толчка и замер. Мертвая тишина оглушила Виктора. Сердце тяжелым камнем бухало в груди и вдруг остановилось.
Они приземлились!
Виктор медленно, с трудом протянул руку вперед, нащупал рычажок и повернул его.
Трясущимися пальцами, почти потеряв сознание, сбросил маску. Сейчас сапиенс трижды просигналит ему, и можно будет нажать кнопку. Свет раннего утра ворвется сюда, в черную тьму. Он увидит траву, небо, может быть — джунгли, или удирающих в панике антилоп, или бегущих к аппарату людей… Радостно улыбнется им, услышит шум листвы…
Все это уже здесь, за тонкой стеной, рядом.
Стены кабины вспыхнули ослепительно белым светом. Раз! Снова темнота… Тишина… Ну, ну, а еще? Два! Три!!! Кнопка… Есть!
Верхняя часть корпуса плавно отошла назад, яркий свет и свежий утренний ветерок ворвались в кабину, и вверху открылся кусочек неправдоподобно синего неба.
Выглянув из люка, Виктор увидел поле, густо заросшее бурой травой. Над ней кое-где торчали островки кустарника с маленькими желто-красными листьями и огромные, с острыми изломами валуны. Вдали, в полукилометре, кустарник стоял высокой сплошной стеной, а за ним где-то очень далеко, как призраки, чуть колыхались в воздухе зелено-коричневые горы.
В другой стороне громоздились серые морщинистые скалы, будто подрезанные сверху огромным тесаком.
Он спрыгнул вниз, прямо в высокий кустарник. Длинные шипы впились в костюм, но не одолели плотную ткань. Виктор выбрался из куста и копнул носком сапога землю. Она была коричнево-красной и твердой. И солнце, которое, только что поднявшись над стеной скал, уже обжигало, было совсем не московским, и не сибирским, и даже не крымским — чужим…
Нос катера с легким скрипом раскололся надвое, и обшивка тяжелыми крыльями повисла по сторонам, открыв шар, который возвышался теперь над полем, как на постаменте.
В шаре был Луч Мысли.
— Где мы? — спросил Виктор.
— Мы, опустились, в, центре, большого, материка, — бесстрастно загрохотала машина. В расчете на большую аудиторию сапиенсы снабдили ее очень сильным голосом. — Ты, называл, его, Африка.