Только недобрую шутку сыграла с ним непогода: запер ураган «Евстафия» в губе — и ни туда ни сюда. В открытое море не выйти и к берегу не пристать — разобьешься о камни.
К вечеру кормчий заприметил торчащий из воды холмик и повел лодью прямо на него. Через час ходу показался малый скалистый островок, поросший соснами. Вокруг него кипели буруны, в одном месте — вроде потише. Туда и направилось судно, сбросив остававшиеся паруса. Влетев в бухточку, со скрипом врезалось в песчаное дно и остановилось, свалив с ног всю команду. И сразу послышался шум воды, хлынувшей в трюм через проломленное дно.
К берегу добирались на уцелевшей шлюпке.
Оказавшись на суше, патриарх — то ли от безмерной благодарности за свое уже и не чаянное спасение, то ли от безмерной слабости, — вместо того чтобы узнать у сопровождавшего келейника, какой это остров, заплетающимся языком спросил его:
— Кий это остров?
Келейник здесь дотоле не бывал, а моряки обходили опасный мелководный угол Онежской губы и остров предпочитали видеть издали, считая его безымянным.
Чуть отдышавшись, Никон повелел именовать его Кий-островом, а на месте высадки водрузить крест. Был дан также обет построить на острове мужской монастырь и наречь его Крестовоздвиженским.
Невелик Кий-остров: полкилометра в ширину, полтора в длину. Стать посредине — с обеих сторон море видно. Рядом островок поменьше, отделенный узким проливом — Переймой. В отлив пересыхает она нацело, и перейти ее можно, не замочив ноги.
Из живности только белки, мыши, кроты, да летом прилетает кое-какая птица: чайки, вороны, мелкие лесные пичужки. Зато комарья и мошкары в полном достатке.
Но вот потянулись сюда крестьяне из Онеги, Кянды, Солозера и других окрестных селений, чтобы без платы (за скудные харчи да за «спасение души») ворочать каменные глыбы, иные с кубометр. Камень брали с берега. Передвигали вручную простыми бревнами-рычагами, притесывали одну глыбу к другой плотно, без щелей. Стены выкладывали двухметровой толщины. Строили на века.
Не год и не два шла работа. Не один десяток «добровольных» тружеников сложил тут свои кости. Возвели тяжеловесный одноглавый собор, рядом вытянули высоченную, в пять ярусов колокольню, видную издалека. Вокруг выросли хозяйственные постройки, палаты настоятеля. Все строения обнесли оградой, и родилась еще одна северная обитель — под боком у прославленного Соловецкого монастыря.
В этой-то близости и крылась для новой обители грядущая беда. Весь поток богомольцев шел в обход Кий-острова, прямо на Соловки. Поэтому даже в лучшие годы число монастырской братии не превышало четырех десятков.
Устав был строгий, соловецкий. На Большую землю и в Онегу-город отпускали редко. И не мудрено: некоторые из монахов, что помоложе, озлившиеся и отощавшие на соленой треске да квашеной капусте, все чаще поглядывали на видневшийся в ясные дни берег Онежского края. О прямом ослушании не могло быть и речи, баркасы и лодки — наперечет. Стали искать других путей. И, говорят, нашли.
Отпросясь у игумена порыбачить с берега, то один, то другой монах в отлив перебирался Переймой на соседний островок, а через сутки возвращался хоть усталый и с малым уловом, но сытый, а то и под хмельком. Островок же как был, так и оставался необитаемым: ни харчевни, ни тем более шинка на нем не водилось. Секрет, однако, блюли крепко.
Ветер грозного 1917 года долетел и до сурового Онежского края, всколыхнул сонный городишко Онегу и, перемахнув через море, коснулся неподатливых монастырских стен.
К этому времени вся община вместе с игуменом насчитывала двенадцать человек. Остальные, почуяв дыхание времени, покинули монастырь. Обитель доживала последние годы.
Английский эскадренный миноносец «Индефетигебл» бросил якоря в двух милях от острова: ближе не пускало мелководье. Командир и вахтенный начальник, сколько ни напрягали зрение, не могли рассмотреть в морские бинокли хоть какие-нибудь следы оборонительных сооружений. Пегий купол собора со следами позолоты выглядел весьма и весьма мирно. На скале у воды копошилась горсточка людей. Похоже, рыбаки развешивали для просушки сети. Правда, некоторые подозрения вызывала монастырская стена, за которой могло скрываться что угодно.
Командир корабля на всякий случай выкрикнул в бронированную трубку телефона короткое приказание. Через две минуты прокатился глухой удар орудийного выстрела. Где-то за рощей, примыкавшей к ограде, поднялось облако красной кирпичной пыли, донесся звук разрыва. Рыбаков как ветром сдуло. Была отдана команда спускать шлюпки.