— Ничего, Андрей, это принесло тебе пользу, а мне — факты. Должен сказать, что опыт не удался или, вернее, почти не удался… Придется еще много работать. Оказалось, что мои гаусс-генераторы при большом числе делений дают неправильное, неравномерное распределение гравитационного поля. Получилось так, что в одном Джордже плотность гравитации больше, чем в другом. А этого было достаточно, чтобы они стали поглощать друг друга, словно капли ртути. Когда мы увидели, что тебя, Андрей, стало затягивать гаусс-пространство, мы постепенно сняли питание и осторожно опустили тебя на траву. Ты извини меня. Нибон сразу требовал прекращения опыта, но я никак не мог остановиться.
— А мне и самому было очень интересно, — сказал Андрей. — Только жаль, что я без вас во всем не разобрался.
— Ну, ведь это было не так уж и просто, — улыбнулся Джордж и добавил, обращаясь к обоим: — Теперь я, ребята, полечу с вами на Землю: дорабатывать эту штуку надо там. Кибер мы оставим присматривать за планеткой. Так что дежурство будет продолжаться. Правда, его нужно подготовить…
— Идет! — согласился Андрей. — Трех дней нам хватит?
ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ!
Рисунки В. Стацинского
Учитывая, что интерес к проблемам космографии возрастает поистине в астрономических масштабах, редакция «Искателя» решила взять интервью у некоторых членов многопланетной солнечной семьи. Как удалось это осуществить — редакционная тайна. Скажем только, что были применены самые новейшие средства: телескопические, радиотелескопические и даже телепатические. И вот перед вами — первое интервью, взятое у Луны нашим корреспондентом Глебом Голубевым.
Здравствуйте, дорогая Луна! Мне поручили побеседовать с вами, и я рад выполнить задание редакции. Всего несколько вопросов, не возражаете?
— Хоть тысячу. Вы не представляете, как скучно в полном молчании миллионы лет кружиться вокруг Земли и даже словечком с ней не переброситься. Правда, до меня долетают ваши радиоволны, но ответить — увы! — я пока не могу. А как хотелось бы передать на Землю мою глубокую благодарность за чудесные подарки: за вымпел-сувенир, принесенный мне советской ракетой 13 сентября 1959 года, и особенно за превосходную фотокарточку. Я отлично на ней выгляжу, не правда ли?
— Великолепно! Нет, пожалуй, на Земле человека, который бы не любовался вашей фотографией. Скажите, а вам не жалко, что последняя ваша тайна раскрыта?
— Вот как! Вы считаете, что это последняя моя тайна? Плохо же вы меня знаете.
— Но…
— Да, да, я знаю, что некоторые ваши ученые говорят, будто моя поверхность им теперь известна лучше, чем поверхность собственной планеты — Земли. Конечно, со стороны виднее. Но ведь речь идет только о моей наружности, а внешность бывает обманчива, не так ли? А откуда я взялась, вы знаете? Не считаете же вы меня какой-то вечной старухой! И я была молода, и у меня были детство, юность, молодость…
— Простите за нескромный вопрос: когда вы родились?
— А я просто не знаю. Об этом среди ваших ученых до сих пор идут горячие споры. Одни считают меня дочерью Земли, некогда оторвавшейся от нее и ставшей ее естественным спутником. Другие, наоборот, видят во мне пленницу Земли, залетевшую по неосторожности в сферу ее притяжения. Третьи — теория академика О. Ю. Шмидта — считают, что я образовалась из газопылевого облака.
— А какая же из этих гипотез все-таки справедлива?
— Не знаю. Кто же помнит обстоятельства своего рождения? Это придется выяснить вам, дорогие земляне. Да и с внешним моим обликом тоже далеко не все ясно. Откуда взялись эти оспинки, придающие такое неповторимое своеобразие моему лицу? Что же это все-таки — настоящие вулканические кратеры или гигантские ямы от ударов метеоритов? Откуда появились на моей поверхности кратеры и цирки, в каждом из которых свободно могли бы разместиться некоторые из европейских государств? Чтобы объяснить их происхождение, создавались самые различные гипотезы: и вулканическая, и метеоритная, и гейзерная, и приливная, и ледяная. Теперь, кажется, остались в живых только две из этих гипотез: метеоритная и вулканическая. Но тем ожесточеннее, я вижу, стали споры между их сторонниками. А на посвященном мне международном симпозиуме, который происходил в декабре 1960 года в Ленинграде, была выдвинута еще одна гипотеза — кумулятивная. Она относит появление кратеров к тем временам, когда моя поверхность якобы была еще в стадии затвердения.
— Какая же из них правильна?
— Попробуйте разобраться сами. Могу без ложной скромности сказать, что это принесет вам немалую пользу. Изучение моей биографии поможет вашим ученым получше разобраться и в земных делах.
— Это каким же образом?
— Разве вы не слышали, что некоторые геологи называют меня наглядным пособием? Как ни отличаются мои природные условия от тех, какие существуют на Земле, прикрытой прозрачной броней атмосферы, материя-то, из которой состоят небесные тела, одна!
Все мы создаемся и развиваемся по одним и тем же законам природы. Потому-то, изучая меня, вы лучше познаете и свою собственную планету — как бы смотрите на нее со стороны. Вот, например, за последние годы ваши геологи стали все чаще задумываться над причудливым узором цепей в Арктике. Почему они напоминают своим рисунком «паутину», центр которой находится в Канаду?
Я могла бы подсказать ответ на этот вопрос.
— Подскажите, мы вам будем очень благодарны.
— Вы присмотритесь внимательнее к венцу белых лучей, расходящихся во все стороны вокруг моего кратера Тихо де Браге. Не напоминают ли они вам ту же картину, что и «паутина» горных хребтов в Арктике?
— А что это означает?
— Ваши ученые уже начали догадываться. Это следы исполинских разломов коры планеты. Они показывают, где происходило выпирание из недр планеты на ее поверхность древнейших ультраосновных пород. А это подсказывает геологам, где именно следует искать те или иные полезные ископаемые, не так ли?
— Да, это весьма ценные указания. Но не расскажете ли вы, дорогая Луна, какие природные богатства поджидают нас в ваших подземных кладовых? Я слышал, что ученые предполагают, будто на некоторых участках вашей поверхности есть огромные выходы чистой серы?
— За последние годы на меня, кажется, перестают смотреть как на голый и мертвый шар, окрашенный в какой-то монотонный серый цвет. Это меня очень радует. Такой мрачной я никогда не была, и ваши цветные фотографии моей поверхности, кажется, наконец, открыли вам глаза на мое истинное лицо. На этих цветных фотографиях я выгляжу, право же, совсем молодо и даже празднично… Разве можно не залюбоваться пестротой красно-фиолетовых, зеленоватых и розовых пятен? А ведь пестрота их, конечно, не случайна. По разнице в цвете ученый может судить о различии горных пород, образующих мою кору.
Скажу вам даже больше: в различные времена года окраска некоторых участков моей поверхности заметно меняется, и это должно подсказать ученым, что и на моих суровых просторах вполне возможна жизнь.
— Как? Но ведь у вас царят ужасающие перепады температур от 150 градусов мороза ночью до палящей 115-градусной жары днем! У вас совершенно отсутствует атмосфера…
— И все-таки жизнь побеждает! Разве вам на Земле не известны бактерии, способные жить в кипящих сероводородных источниках или во льдах Арктики? Разве вы не слышали о том, что даже в некоторых метеоритах, занесенных на Землю из космических просторов, ученые недавно обнаружили следы жизни — органические вещества? Советские ученые поступили весьма предусмотрительно, приняв меры к тому, чтобы ракета, доставившая мне первый вымпел с Земли, не занесла на мою поверхность какие-нибудь земные микроорганизмы. Это могло бы весьма запутать дальнейшие исследования.