Вечером промыли всю породу с плотика. Кроме первого самородка — он весил пятнадцать с половиной граммов, — на дне лотка оказалось еще два, маленьких, и изрядная щепотка золотого песка.
— Под-хо-дящ! — удовлетворенно протянул Иван Иваныч, принимаясь с особым азартом крошить мороженую медвежатину.
Наташа, просушив драгоценный металл на горячей плите, взвесила его и взялась за подсчеты.
— Сколько? Чего долго копаешься? Скоро ли? — то и дело, изнывая от нетерпения, допытывался Нефедов.
Хотя начальник прятал добродушную усмешку в дремучей каштановой бороде, но и в его глазах светилось горячее любопытство.
— Сорок три грамма золота на тонну! — наконец задорно выкрикнула девушка.
Нефедов даже присвистнул.
— Да правда ли, доченька? Такого и на Незаметном не бывало. Не обсчиталась ли? — в голосе Ивана Иваныча слышались и радость и сомнение.
— Что вы, дядя Ваня! — уверенно прозвучал ответ. — Среднее по четырем пробам. Пять раз проверила! А самородки я выбросила из подсчета!
— Пошто? — крикнул Нефедов, раздражаясь.
— Правильно сделала, — вмешался Прилежаев решительно. — А если они случайные? Тогда как?
— А ежели повсюду? — подступил Иван Иваныч к геологам, словно говоря: «Как же вы, ученые, а такого пустяка не понимаете?»
— Подумаешь, забота! — схватил Андрей Николаевич отбивавшегося Нефедова в охапку. — Приплюсуем граммы за счет самородков, и все! — Он закружил старика по зимовью, напевая густым басом:
_ Ура! Пировать! — крикнула Наташа восторженно. — Сегодня ужин варим с солью! С солью, с солью! С солью, с солью! — подхватила она ритм вальса.
Лоб Ивана Иваныча был еще стянут глубокими складками, но усы дрогнули: вот-вот поползут кверху…
В этот вечер геологи совсем забыли о беспощадных стихиях, которые могли шутя стереть их с лица земли. Даже постоянная настороженность Нефедова — он всегда чувствовал ответственность за благополучие своих «ребят-несмышленышей» — и та испарилась.
— Уже теперь мы можем утверждать, — уверенно говорил Андрей Николаевич за ужином, — что Безымянный — богатейшая россыпь!
— По одному-то шурфу? — усмехнувшись, вскинул колючие глаза Иван Иваныч. — Неужто не слыхивал про золотые струи?
— Ниткой она, что ли, потянется? — буркнул Прилежаев.
— Не ниткой, а косицей! Я так понимаю, — строго взглянул он на Андрея Николаевича, — хоть десятком шурфов на плотик сесть надо. Тогда видно будет, что к чему. Да и морозы спадут маленько — легче идти будет! — не совсем уверенно добавил старик. Было видно, что у него другое на уме.
— И сейчас ясно, что россыпь богатая, — вмешалась Наташа, — знаете, какой теперь нижний предел для драги?
— Меньше грамма на тонну, какие-то доли, — отозвался Андрей Николаевич, — а у нас и поверху больше пяти.
— Нет, вы представляете себе, — сверкнула глазами Наташа, — если наша россыпь такая богатая, каким же должно быть коренное месторождение? Вы посмотрите, — Наташа рисовала пальцем на столе план, — вот речка Безымянная (это название укрепилось за притоком с золотоносной россыпью). — Золота по ней только в верховьях нет. Значит, — она задорно взглянула на дядю Ваню, — коренные жилы где-то на северном склоне гольца залегают!
— Или были? — скептически вставил Иван Иваныч. — Может, золото целиком в россыпь ушло?
Прилежаев насупил брови: эта неприятная мысль не приходила ему в голову.
— А я думаю, что есть! — забарабанив кулачками по столу, уверенно крикнула Наташа. — Северный склон затаежен, там очень глубокие наносы…
— Раньше россыпь надо разведать! — с тихим упорством настаивал Иван Иваныч. — На все сто процентов!
— Доразведаем или нет: это теперь в руках, то бишь в лапах, Кривого, — и он кивнул в угол на больного пса. — Шутка ли? Ведь рысь едва не от морды до хвоста его распорола! Сам, бывало, нас подкармливал, а теперь нахлебником стал. — За улыбкой начальника угадывалась тревога.
— Есть еще порох в пороховницах: полмедведя и два волка! — не вполне уверенно успокаивал Иван Иваныч. — Бывало, мы на Лене и Олексе старались. Почитай, что одной жареной водицей кормились, и то не бросали!
— Никуда россыпь не сбежит! — возразил Андрей Николаевич строго. — Пройдем десять шурфов, и хватит для предварительной оценки! Иначе мы рискуем упустить время, а это смерти подобно.
Но всегда благоразумный Нефедов на этот раз словно с цепи сорвался.
— А честь-то какая! — сверкнули из-под нависших бровей колючие зрачки. — Спросят ведь: «А что вы там столько времени делали?» Если закончим шурфовку, не придется нам глазами моргать. Ответим по-хорошему: «Так, мол, и так: не только мышьяковые жилы да протчее, а россыпь золотую разведали — получайте!»
Наташу захватил азарт Нефедова; душа вздыбилась от нетерпеливого волнения…
— Верно! Правильно! — подскочив, она схватила промывальный лоток. — На золотом блюде! — протянула театральным жестом грубую деревянную посудину.
Хмуро улыбнувшись, Андрей Николаевич только головой покачал. Затем подошел к оконцу. Заслонив с боков глаза согнутыми ладонями, он долго вглядывался в смоляную темень. Усмехаясь, Иван Иваныч следил за начальником. Вот по щеке пари Андрея пробежала легкая судорога…
«Сдался!» — подмигнул Нефедов в сторону Наташи.
Мысль о большой первооткрывательской премии меньше всего волновала таежников. Ими владело волнение, в котором неразрывно слились любознательность рудознатцев-исследователей, горячая забота о Родине и самозабвенный спортивный азарт.
Все, решительно все помогало охваченным золотой лихорадкой людям в выполнении их рискованного плана.
Погода установилась великолепная. Сильные ночные, морозы сохраняли ледяные шурфы крепкими, словно литое стекло. Дни стояли холодные, но яркие, солнечные, безветренные. Хотя до весны было далеко, богатство нежнейших оттенков в тайге и теплой, с прозеленью синевы в небе предвещало ее приближение. Молодые березы казались окутанными розоватым туманом, а хвоя блестела густо-оливковыми, торжественными тонами. Тени стали совсем васильковыми, а на снег было больно смотреть. Чтобы защитить глаза, Нефедов смастерил большие козырьки из бересты. По краю он пришил завесы из остатков своего кумачового пояса. Но Андрей Николаевич отказался носить козырек.
До того как Иван Иваныч убил медведя, Прилежаева непрерывно терзал голод. Порою ему казалось, что он съел бы вместе с рогами и копытами самого черта. Теперь есть хотелось меньше, зато стали мучить рези в животе: и на нем сказалось солевое голодание. Наташа и Нефедов тоже жаловались на боли. Вскоре в аптечке не осталось желудочных лекарств. Но они не обращали внимания на свои болезни. «Скорее, скорее, скорее!» — не щадя себя, работали они на реке с утра до поздней ночи.
Уже девятью шурфами достигли разведчики плотика — все пробы оказались богатыми, — когда Иван Иваныч заметил, что у пари Андрея порозовели белки.
— Побереги глаза-то!
— А что им сделается? — с неизменной самонадеянностью «безнадежно» здорового человека ответил Прилежаев. — Я и на горах снеговых очков не нашивал!
Зная упрямство начальника, Нефедов не настаивал. Кстати, и погода изменилась. Влажный ветер пригнал тяжелые тучи с сизыми донцами. Перестало показываться солнце. День за днем спадали крепкие морозы.
— До ростепели еще далече! — с тревогой говорил Иван Иваныч. — А все же поторапливаться надобно!
Ледяные трубы оставшихся шурфов обрастали новыми слоями льда так медленно, что на реке зачастую нечего было делать. Нефедова это огорчало, но в какой-то степени и радовало: перед зимовьем скопились желтовато-бурыми рядками непромытые пробы. Чуть не круглые сутки пылал теперь костер: грелась вода для промывки. Подсчеты содержания золота делали прямо на снегу.