На следующее утро ко мне пришел посыльный от Луи. Он предупредил, что сейчас начинается суд над пленными, и я, как член Совета, должен в нем участвовать.
Суд собрался в большом сарае, превращенном по этому случаю в зал заседаний. Члены Совета сидели за столом на возвышении. Перед нами было свободное пространство для обвиняемых, а дальше — скамейки для публики. Вооруженная стража охраняла все выходы. Председателем трибунала был избран мой дядя. Он поднялся и обратился к собравшимся:
— Еще никому из нас не приходилось быть судьей. А сегодня мы члены чрезвычайного трибунала. У обвиняемых не будет адвокатов, чтобы не терять время на бесконечные споры. Поэтому мы должны быть особенно справедливы и беспристрастны.
Два главных преступника мертвы, и я хочу вам напомнить, что на этой планете, где мало людей, нам дорог каждый человек. Но нельзя забывать и о том, что по вине подсудимых погибло двенадцать добровольцев, а три девушки подверглись постыдным оскорблениям.
В сарай ввели подсудимых.
Мой дядя снова заговорил:
— Вы все обвиняетесь в грабеже, убийствах, вооруженном нападении и в государственной измене. Кто ваш руководитель?
Обвиняемые секунду поколебались, а потом вытолкнули вперед рыжего великана.
— Когда хозяев не было, командовал я.
— Ваше имя, возраст, профессия?
— Бирон Жан, тридцать два года. Раньше был механиком.
— Признаете себя виновным?
— А какая разница, признаю или нет? Вы все равно меня расстреляете!
— Не обязательно. Вы могли заблуждаться. Что привело вас к преступлениям?
— После этой заварушки патрон сказал, что мы на другой планете, что деревню захватила, извините, всякая сволочь и что нужно спасать цивилизацию. А потом, — он поколебался, — если все пойдет хорошо, мы будем жить, как сеньоры в старые времена.
— Вы участвовали в нападении на деревню?
— Нет. Можете спросить у других. Все, кто там был, убиты. Это были люди хозяйского сына. Сам хозяин тогда очень злился. Шарль Хоннегер говорил, что захватил заложников, а на самом деле он давно бегал за этой девкой. Хозяин этого не хотел. Да и я тоже. Это Леврен его надоумил.
— А чего добивался ваш хозяин?
— Я вам уже сказал: он хотел быть господином этого мира. В замке было много оружия. Он занимался контрабандой. Там, на Земле. А потом у него были свои люди. Ну, мы. Вот он и рискнул. А нам куда было деться? Мы все в прошлом наделали глупостей. И хозяин знал, что у вас почти нет оружия. Он не думал, что вы его сделаете так быстро!
— Хорошо! Увести! Следующий!
Следующим был юноша, который выкинул белый флаг.
— Ваше имя, возраст, профессия?
— Бельтер Анри. Двадцать три года. Студент политехнического института. Увлекался аэродинамикой.
— А вы-то что делали среди этих бандитов?
— Я знал Шарля Хоннегера. Однажды мы играли в покер, и я проиграл за вечер все деньги. Он заплатил мой долг. Потом пригласил меня в замок. Я не одобрял ни планов его отца, ни его поведения, но предать Шарля не мог. В вас же не стрелял ни разу!
— Проверим! Следующий!
— Простите. Мне хотелось еще сказать… Ида Хоннегер… Она сделала все, что могла, чтобы вас предупредить.
— Мы знаем и непременно учтем это.
Допрос продолжался. Здесь были люди почти всех профессий. Большая часть обвиняемых принадлежала к организации фашистского толка.
Некоторые производили впечатление просто обманутых. Многие искренне раскаивались. Верность Бельтера другу вызывала даже симпатию. Никто из обвиняемых не сказал о нем ничего плохого; наоборот, большинство из них подтверждало, что в сражении он не участвовал. Не знаю, что думали остальные, а я, честно, был в затруднении. Но вот вышел двадцать девятый. Он сказал, что его зовут Жюль Леврен, что он журналист и что ему сорок семь лет. Это был маленький худой человек с костлявым лицом. Луи заглянул в свои записи.
— Свидетели показали, что вы были в замке гостем, но некоторые думают, что вы и есть главный хозяин. Вы стреляли по нашим. Кроме того, свидетели жаловались на вашу жестокость.
— Это ложь! Я никогда не видел этих свидетелей. И ни в чем не участвовал.
— Врет! — не выдержал доброволец, охранявший дверь. — Я видел его у автоматической пушки. Той самой, которая прикончила Салавена и Робера. Три раза я целился в этого сукиного сына, да жаль, не попал.
Журналист пытался протестовать, но его не стали слушать.
— Мадемуазель Дюшер.
Вид у нее был жалкий, несмотря на обилие косметики.
— Маделина Дюшер, двадцать восемь лет, актриса. Но я ничего не сделала.
— Вы были любовницей Хоннегера-старшего?
— И старшего и младшего, — раздался чей-то голос.
Эту реплику зал встретил хохотом.
— Неправда! — крикнула она. — О, это ужасно! Выслушивать подобные оскорбления!
— Ида Хоннегер, девятнадцать лет, студентка.
— Что вы изучали?
— Право.
— Что вы можете сказать об остальных подсудимых?
— Я их мало знаю. Бирон был неплохим человеком, Анри Бельтер сказал, что не стрелял, и я ему верю. — Она всхлипнула. — Мой отец и брат тоже не были злодеями. Раньше родители очень бедствовали. Богатство пришло внезапно и вскружило им голову Во всем виноват этот человек — Леврен. Это он подсунул отцу Ницше, и тот вообразил себя сверхчеловеком. Это он подсказал ему безумный план завоевания планеты. Он способен на все! О, как я его ненавижу! — девушка разрыдалась.
— Садитесь, мадемуазель, — негромко сказал дядя. — Мы посовещаемся, но вам опасаться нечего. Для нас вы скорее свидетельница, чем обвиняемая.
Мы удалились за занавес. Обсуждение было долгим. Луи и крестьяне настаивали на суровых мерах. Мишель, мой дядя, кюре и я стояли за более мягкое наказание. Людей было мало, большинство обвиняемых просто следовали за своими главарями. В конечном счете мы пришли к согласию. Обвиняемых ввели, и дядя прочел приговор.
— Жюль Леврен! Вы признаны виновным в предумышленном убийстве, грабеже и насилии. Вас приговорили к смертной казни через повешение. Приговор должен быть приведен в исполнение немедленно.
Бандит не выдал своих чувств, только смертельно побледнел.
— Анри Бельтер! Вы ничего не сделали во вред обществу и признаны невиновным, но поскольку ничего не сделали для того, чтобы нас предупредить, вы лишаетесь избирательных прав до тех пор, пока не искупите свою вину.
— Да.
Ида Хоннегер признается также невиновной.
— Маделина Дюшер! За вами не установлено никаких проступков, за исключением сомнительной нравственности и, скажем, сентиментальных привязанностей, — в зале снова послышались смешки, — к главным преступникам… Вы лишаетесь избирательных прав. Будете работать на кухне.
Все остальные приговариваются к принудительным работам сроком на пять земных лет. Вы можете сократить его примерным трудом и поведением. Трибунал лишает вас пожизненно всех политических прав, которые могут быть возвращены тому, кто это заслужит героическим подвигом на пользу обществу.
Осужденные радостно загомонили: они опасались более тяжкого наказания.