— Приходите, господа, на кухню, там осталась курятина!
Маша входит в сумрачное, заполненное дымом и дробным стуком здание депо, где суетятся измазанные копотью фигуры.
— Добрый день, герр мейстр!
— А, Маша! — пожилой мастер-немец указывает в дальний угол депо. — Он там…
Присев на корточки, Шурик с аппетитом уплетает картошку: мины минами, а голод не тетка. Редко кому удается попробовать пюре с такой начинкой. Мина незаметно перекочевывает из кастрюли в объемистый внутренний карман куртки… Маша жалостливо глядит на Шурика. Вот так уж повелось в слободках: мужья работают, а жены, улучив свободную минуту, носят им в узелках кастрюли — патриархальные нравы, деревенские обычаи в рабочих слободках Лиды. А чем плохи обычаи? Будь иное время, не тревогой, не болью было бы заполнено ее сердце, а тихой, спокойной радостью…
Из дневника Роберта. «Незадолго до конца рабочего дня я получаю магнитную мину от Шурика. Тяжелый металлический брусок. Итак, цепочка связи сработала отлично. От Толи Качана к Маше, от Маши к Шурику, от Шурика ко мне. Теперь остается последнее, главное — положить мину в механизм поворотного круга. В будочке, у пульта управления поворотного круга, обычно дежурит кто-нибудь из немецких железнодорожников. Русским они не доверяют… Без поворотного круга ни один паровоз не сможет ни выйти из депо, ни войти в него. А сейчас здесь как раз пять отремонтированных паровозов, готовых к отправке в рейсы. Я брожу по депо, поглядываю из ворот на будочку, где сидит дежурный. Я знаю, этот старый немец то и дело бегает в столовую, чтобы заправить свой термос. Он вообще непоседлив. Надо только выждать минуту.
В кармане у меня лежит мина — одна-единственная магнитная мина, имевшаяся у партизан. Она предназначена только для поворотного круга. На пустяки такие штуки расходовать нельзя.
Конечно, я мог поручить операцию Шурику, или Васе Савченко, или Черноскутову, но дело в том, что у меня меньше шансов засыпаться. Немцы хорошо знают меня. Они привыкли к тому, что я слоняюсь по станции, выполняя то обязанности переводчика, то просто как рассыльный. В случае, если заподозрят неладное, мне все-таки легче затуманить им мозги.
Вот проходит, четко переставляя прямые длинные ноги, сухощавый Вальтер. За ним бежит его любимая овчарка. Немец из будки глядит вслед Вальтеру и неспешно направляется к столовой. Я вижу его сутулую спину — вскоре он скрывается за углом депо. Мимо меня, слегка толкнув плечом, проходит Вася Савченко.
— Порядок.
Я направляюсь к будке. Тыл обеспечивает Вася: он стоит у ворот и под любым предлогом задержит каждого, кому придет в голову высунуться из депо. Я оглядываюсь. С одной стороны меня укрывает от глаз каменное здание депо, с другой — высокий забор с колючей проволокой. На путях, поблизости, никого нет. На секунду заглядываю в будку, нагнувшись, сую под мотор брусок — он прилипает к железу. Поворачиваю взрыватель и как ни в чем не бывало продолжаю свой путь. Теперь мина начнет нагреваться. Кислота, разъев предохранитель, заставит сомкнуться контакты. Поздним вечером, когда на территории станции останутся лишь одни часовые, произойдет взрыв.
Я иду вдоль путей к угольному складу, прыгаю через шпалы, как мальчишка. Я готов петь от радости. Нате вам! Получайте сюрприз. То ли еще увидите. Мы бросаем вам вызов! Вы вооружены до зубов, а у нас нет ничего, кроме ненависти к вам и жажды свободы. И все-таки мы бросаем вызов!»
Вслед за взрывом поворотного круга последовало несколько аварий с паровозами — сработали угольные мины. Вскоре запас этих мин был израсходован. Сосновскому предстояло встретиться со связным Жуковым и получить от него новое задание. Свидание, как обычно, должно было состояться на базаре.
Отпроситься в субботний день на базар было для Роберта делом несложным. Немцы охотно отпустили его и заодно попросили выполнить несколько торговых поручений. Среди них он слыл «гешефтмастером», специалистом по сделкам. Это звание Роберт заслужил в результате одного комического эпизода. Как-то он отправился на очередную встречу с Жуковым и по дороге на базар повстречал своего знакомого Томашевского, поляка, работавшего в депо. Томашевский вел на базар козу — продавать. А так как он был человеком говорливым и прилипчивым, не отставал от Роберта ни на шаг, то партизану пришлось продать козу Жукову. Ни Роберт, ни Жуков не. успели пересчитать деньги, и пока пан Томашевский перелистал кредитки, оказалось, что Жуков второпях вручил ему тысячу восемьсот марок. А самая лучшая коза в Лиде по тем временам не стоила и тысячи.
К счастью, эта ошибка обернулась Сосновскому на пользу, Томашевский, путая быль и небылицы, рассказывал каждому встречному, как отчаянно «пан Роберт» торговался с богатым крестьянином и сумел обвести его вокруг пальца. Вскоре благодаря длинному языку соседа вся станция узнала об этом случае. И Роберт получил почетное звание «гешефтмастера». Теперь ему без конца поступали заказы — то надо было обменять железо для плугов на яйца, то парашютный шелк — на гусей, то его просили узнать, где можно достать поросенка в обмен на выкраденную каким-то фрицем шаль. Доблестные представители фашистской армии были отчаянными торгашами…
В субботу, прихватив с собой Васю Савченко — он нес свернутое в рулон оцинкованное железо, Сосновский отправился на рынок. На базарной площади происходило настоящее вавилонское столпотворение. Неопытный человек заблудился бы в этом хаотическом смешении повозок и тел. Однако рыночная стихия подчинялась определенному порядку. Свои, строго установленные места занимали торговцы солью — дефицитным товаром. Грязная, комковатая, влажная соль продавалась на щепотки, ладошки и жмени. Ни о каких весах в то время не было речи, и поэтому мелкорослый покупатель шел к продавцам с ладошками покрупнее, а клиентура, отличавшаяся крепкой костью, предпочитала всюду подставлять собственные ладони. Особые места, «уголки» и «пятачки», занимали махорочники, торговавшие самосадом с примесью вишневого листа; самогонщики, клявшиеся, что в их зелье нет ни «капельки» каустической соды… Почетные ряды под навесом принадлежали спекулянтам, наживавшимся на купле-перепродаже краденого немцами барахла, «аристократам рынка», пользующимся покровительством городской администрации. Словом, рынок вызвал к жизни такое множество торговой сволочи, что честный человек, как только он попадал на рынок с целью купить или продать что-нибудь, моментально бывал околпачен и сбит с толку корпорацией «гешефтмастеров».
«В картофельном углу», на собственной телеге с мешками крупной белорусской бульбы, восседал Петя Жуков, староста села Докудово. Базарный гомон позволял поговорить спокойно.
— Слушай, Роберт, ты принес сдачу с тех марок?
— Какую сдачу?
— Если ты будешь продавать таких дорогих коз, от нашей казны ничего не останется.
Роберт никогда не переставал удивляться хладнокровию партизанского связного, его способности не унывать в любых обстоятельствах. От круглого, румяного, без единой морщинки лица Жукова, его улыбки веяло неистощимым оптимизмом. В роскошном суконном новеньком кителе с немецкими пуговицами, необъятных галифе, до блеска начищенных сапогах краснощекий «староста» был неподражаем. Трудно было заподозрить этого человека. Слишком много благодушества, довольства собой светилось во всем его облике.
— Слушай, Роберт, важное дело к тебе и хлопцам. Надо судить и сурово покарать изменников Родины. Пусть знают люди, что действуют советские законы на этой земле…
— А мы уже готовы, Петро. На днях устроим свой, партизанский суд.
— Хорошо. Вот, возьми…
Жуков протянул Роберту тряпицу, в которую было завернуто что-то тяжелое..
— Два «ТТ» и патроны.
Так, с гусем под мышкой и пистолетами за пазухой, Роберт покинул Жукова. Протискиваясь сквозь толпу, он оглянулся: Жуков, соскочив с телеги, торговался с каким-то стариком в зеленом картузе. Партизанский связной махал руками и что-то доказывал — видимо, набивал цену, чтобы увезти картошку обратно, в лес.