Я послал вперед одного из моих чувашей, лучше других говорившего по-русски, и рано утром мы вступили в Бугульму.
На границе города нас ждала громадная толпа жителей. Городской голова держал на подносе каравай хлеба и солонку. В своей речи он осторожно выразил надежду, что я не буду слишком крут с населением.
Я поблагодарил и, отрезав ломоть хлеба, посыпал его солью. Я сказал, что пришел сюда, чтобы водворить спокойствие и порядок, что это является задачей советского коменданта. Потом я пожал руки представителям города и отправился в думу, где мне были указаны помещения комендатуры.
После этого я дал расклеить по городу приказ № 1 такого содержания:
«Граждане!….
Благодарю за радушный прием и встречу хлебом-солью. Прошу иметь в виду, что я назначен комендантом города и приступил к своим обязанностям. Поэтому предлагаю населению сдать все имеющееся на руках оружие в комендатуру завтра до 12 часов дня. Не угрожаю никому, но напоминаю, что город находится на военном положении. Подчеркиваю, что имел право наложить на город контрибуцию, но таковой накладывать не буду».
На другой день к полудню площадь наполнилась вооруженными людьми. Явилось свыше тысячи человек с винтовками, некоторые даже с ручными пулеметами. Наш маленький отряд утонул бы в массе этих вооруженных людей. Но они сдавали оружие, сдавали его целый день до позднего вечера, и каждому я пожал руку и сказал несколько приветливых слов.
Утром я дал отпечатать и расклеить приказ № 2:
«Граждане! Благодарю все население за точное выполнение приказа № 1»,
В этот вечер я спокойно лег спать, не ведая, что надо мной уже занесен дамоклов меч в образе «тверского красно-зеленого полка». Этот порядком разложившийся «самостийный» полк во главе с бесшабашным командиром Ерофимовым считал себя частью советских войск и с ведома Реввоенсовета, не знавшего его истинной цены, вступил в Бугульму. «Взяв» город, полк триумфально прошел по улицам, ружейными залпами нарушая безмятежную ночную тишину. У ворот комендатуры он натолкнулся на сопротивление двух моих часовых чувашей, которые не захотели впускать командира Ерофимова. Последний с револьвером в руке, предводительствуя полком, стремился завладеть думой.
Чувашей связали, и Ерофимов ввалился в мое присутственное и одновременно спальное помещение.
— Руки вверх! — воскликнул он, упоенный победой, и прицелился в меня из нагана.
Я поднял руки вверх.
— Кто такой? — вопросил красно-зеленый командир. — От белых или от советских войск?
— От советских. Можно опустить руки?
— Можно. И по военным порядкам прошу немедленно сдать мне дела коменданта. Я взял город.
— Но я же назначен Реввоенсоветом, — возразил я.
— Черта ли мне в этом назначении! Раньше нужно завоевать. Знаете что, — великодушно решил он через минуту, — я вас назначаю своим адъютантом. А не хотите, велю вас через пять минут расстрелять.
— Отчего же? Я ничего не имею против, — ответил я и вызвал ординарца. — Василий, поставь самовар, попьем чайку с новым комендантом. Он только что взял город.
Что слава? Мираж!
Первым делом я пошел освободить моих чувашей, а затем отправился продолжать сон, прерванный переворотом в городе. Проснулся в полдень и обнаружил, что, во-первых, все мои чуваши таинственно исчезли, оставив мне записку невразумительного содержания, засунутую в сапог: «Тов. Гашек. Много помощи смотреть туда-сюда.
Начальник Ерофимов секим-башка».
Во-вторых, я увидел, что Ерофимов с утра потеет над составлением своего первого приказа населению Бугульмы.
— Товарищ адъютант, — обратился он ко мне, — как вы думаете, это будет неплохо? — Он взял перепачканный проект приказа и прочел:
«Всему населению Бугульмы
С сегодняшнего дня, взяв город Бугульму, принимаю власть над городом. Бывшего коменданта за неспособность и трусость отстраняю от должности и назначаю своим адъютантом.
— Превосходно! — одобрил я. — А что вы думаете делать дальше?
— Прежде всего, — ответил он с важностью, — я объявлю мобилизацию лошадей и велю расстрелять городского голову. Из буржуев возьму десять заложников и посажу их в тюрьму до конца войны. Потом проведу повальный обыск в городе и запрещу свободную торговлю. На первый день этого хватит, а завтра придумаю еще что-нибудь.
— Позвольте мне высказаться, — сказал я. — Я не против мобилизации лошадей, но решительно возражаю против расстрела городского головы. Он встречал меня хлебом-солью.
Ерофимов вскочил.;
— Вас встречал, а меня нет?!.
— Это дело поправимое, — сказал я и, присев к столу, написал:
«№ 2891. Действующая армия. Городскому голове Бугульмы
Предлагается Вам немедленно явиться с хлебом-солью к новому коменданту города.
Подписывая бумагу, Ерофимов добавил от себя: «Иначе вы будете расстреляны, а дом ваш сожжен».
— В официальных посланиях, — сказал я Ерофимову, — подобные вещи не пишут. Иначе оно будет недействительно. — И, переписав письмо в первоначальной редакции, я отослал его с ординарцем.
— Далее, — обратился я к Ерофимову, — решительно возражаю против заключения в тюрьму десяти буржуев. Такие вещи может решить только ревтрибунал.
— Ревтрибунал, — самодовольно сказал Ерофимов, — это мы. Город в наших руках.
— Ошибаетесь, товарищ Ерофимов. Что такое мы? Ничтожная пара — комендант города и его адъютант. Трибунал назначается Реввоенсоветом Восточного фронта. Разве вы хотите, чтобы вас поставили к стенке?
— Ну ладно, — со вздохом отозвался Ерофимов, — но повальный-то обыск в городе нам никто не запретил?
— На основании декрета от 18 июня сего года, — ответил я, — массовый обыск может быть проведен лишь с согласия местного ревкома или совдепа. Их у нас еще не имеется, так что оставим это дело на потом.
— Вы ангел, — сказал Ерофимов нежно, — без вас бы я влип как кур во щи! А свободную торговлю мы можем прикончить?
— Большинство из тех, кто приезжает сюда торговать, — объяснил я, — это народ из деревни, мужики, которые не умеют ни читать, ни писать. Надо научить их грамоте, тогда они смогут читать наши приказы и понимать, в чем дело. После этого можно будет издать, например, ваш приказ о мобилизации лошадей. Кстати, скажите мне, товарищ Ерофимов, почему вы так упорно настаиваете на мобилизации лошадей? Разве вы собираетесь реорганизовать свой полк в кавалерийскую часть? Так ведь для этого есть инспектор по формированию советских войск левобережной группы.
— Ей-богу, вы правы, товарищ Гашек, — сказал Еро-фимов со вздохом. — Что же мне остается делать?
— Учить народ грамоте, — ответил я. — А я пока что пойду поглядеть, как ведут себя ваши молодцы. Не затеяли ли они каких-нибудь глупостей и как расквартированы.
Я вышел и отправился бродить по городу. Партизанский полк вел себя образцово: никого не обижал, сдружился с населением, попивал чаи, варил пельмени, щи, борщ, делился своей махоркой и сахаром с хозяевами. Словом, все было в порядке. Я дошел до Малой Бугульмы, где помещался первый батальон полка. Там тоже была идиллия: пили чай, ели борщ и вели себя, как рыцари.
Вернувшись поздно вечером, я увидел на углу свеженаклеенный приказ. В нем стояло:
«Всему населению Бугульмы и уезда
Приказываю всем не умеющим читать и писать ликвидировать свою неграмотность в течение трех дней. Уличенные после этого срока в неграмотности будут немедленно расстреляны.