Думаю, Отец бы порадовался за меня. В конце концов, быть челноком — далеко не худшее занятие. Кстати, в нем действительно оказались свои прелести, о существовании которых я раньше не подозревал. Недаром говорят, нет худа без добра. Я всю жизнь мечтал побывать на экзотических этажах. Далеко бы я ушел, если бы не Перекраска? До нее рядовые стройбаны получали шанс переступить Госпорог лишь в составе боевых колонн, когда члены Геронтобюро, ненадолго стряхнув амнезию, вспоминали об интернациональном долге перед угнетенной общественностью с Неприсоединившихся этажей, чтобы она, вдобавок, стала побитой. Новоявленным интернационалистам было не до красот, зачастую общественность отчаянно сопротивлялась. Зато, в качестве мирного челнока, я играючи совмещал приятное с полезным, побывав в таких местах, о каких прежде не смел даже мечтать.
Например, посетил сказочный отсек хургадян. Тот самый, которым на заре Домоздания правили волшебник Озимый Рис и его возлюбленная, фея Изыди. Понятно, к хургадянам меня привели дела. Их тапки вдвое дешевле тех, которые шьют шавармщики. Они в последнее время совсем обнаглели. Обтяпав выгодное дельце, я не отказал себе в удовольствии, выкроил время и прогулялся по древним коридорам, где явственно ощущается дыхание столетий. То есть, свободного воздуха там кропаль, из Пентхауса туда дыхсмесь почти не качают, поскольку хургадянам за нее нечем платить, а в долг им больше не дают. В итоге, приходится довольствоваться той, что привозят с собой зажиточные туристы. Зато в кислородной маске можно бродить, где угодно, никакой толчеи, главное, чтобы бедуины не отобрали баллон. Такое, к сожалению, иногда случается. Но я все же рискнул, оно того стоило: своими ладонями коснуться кладки, уложенной самим Прорабом Кхерамом незадолго до трагического конца в бетономешалке. Я едва не лишился чувств, разглядывая древние иероглифы, изображающие диковинных зверей, им же — цены нет. А они там — повсюду. Хургадяне говорят, раньше иероглифов было еще больше, пока в отсек не повадились ездить Вольные штукатуры из Пентхауса, искать припрятанную под штукатуркой Смету Архитектора. Перепортили не один квадратный метр. Якобы, укатили ни с чем, но доподлинно, разумеется, неизвестно…
Бродя гулкими переулками, я думал о великом Моше, который когда-то, в незапамятные времена, повел за собой толпы репатриантов, искать обещанную ему самим Архитектором Обетованную квартиру, на которую ему, якобы, выдали Ордер. Это было прямо где-то здесь, значит, их стопы в сандалиях касались тех же затертых веками камней в полу. Мне даже не верилось в такое. Потом мои мысли невольно уносились к Рите, чего, вообще-то, следовало ожидать, я ведь любил ее по-прежнему. Кроме того, она ведь тоже была обетованкой, как и Моше. Я, кстати, не задумывался об этом раньше, в Красноблоке об этом не принято было говорить, по Уставу Внутренней службы мы все считать равноправными стройбанами, так, по крайней мере, явствовало из изречений членов Геронтобюро, отображенных на кумачовых агитплакатах. При этом, в Учетной карточке стройбана зачем-то была графа с национальностью, но об этой неувязочке тоже не принято было болтать. Могли наказать. Я, впрочем, не думал об этом не из страха, что возьмут на карандаш. Мне просто не приходило в голову. И лишь много позже, уже после того, как Рита с дядей Мишей выехали на ПМЖ в Пентхаус, Полковник, наверное, чтобы меня поддеть, брякнул однажды:
— Они ж обетованцы, ты что, не знал? Кто б их иначе через Европериметр пропустил? Вдумайся в название стенки, баклан! Думаешь, оно с нихуя взялось?! Просто так?! Сейчас, блядь…
— Я предпочел отмолчаться. Ввязываться в споры с пьяными персонажами вроде Полковника — бессмысленное, к тому же, небезопасное занятие. Сейчас сами поймете, почему. Я вкратце расскажу вам об этом старом маразматике и пропойце.
***
Как отставной военрук, он побывал во множестве «горячих» отсеков. ПОУЧАСТВОВАЛ, как любят выражаться сами участники — нюхнувшие аромата портянок военруки, придавая своим рубленным физиономиям выражение скорбной многозначительности. В их глазах этот глагол — ПОУЧАСТВОВАЛ — дорогого стоит. И может, кстати, влететь в копеечку тому, у кого есть сомнения в его отношении. Разумеется, выраженные вслух. И, Архитектор вас сохрани, искать в их УЧАСТИИ смысл, тот уж точно — жди беды. УЧАСТИЕ обыкновенно сопровождается глаголами НАЕБАЛИ и ОБМАНУЛИ, они придают ему благородную жертвенность. И не мешают своим операторам считать всех, не пожелавших быть НАЕБАННЫМИ или хотя бы ОБМАНУТЫМИ, ЕБАНЫМИ УКЛОНИСТАМИ.
Да, так вот, Полковник, без преувеличения, ПОУЧАСТВОВАЛ, пройдя долгий и многотрудный ратный путь от рядового ополченца до военрука, а, завершив его по выходу в отставку, трудоустроился вертухаем в Проект ПОЛЫНЬ, следить, чтобы на режимный объект не прокрались посторонние или вообще, шпионы. Ему для этого выдали вертушку, у которой он и бдел, проверяя пропуска. Правда, ему все равно не удалось сберечь установки от катастрофы, когда они взорвались.
Оставшись без дел после аварии, Полковник сидел на бобах, проклиная куцую пенсию и Консенсуса с его ДОЛБАННОЙ Перекраской, которая сгубила Красноблок и, следом за ним, НЕПОБЕДИМУЮ и ЛЕГЕНДАРНУЮ Клику агрессивных военруков. Еще больше ругательств исторгалось им по адресу Давидовичей и учрежденного ими Содружества Непросыхаемых Газенвагенов.
— ПРОСРАЛИ БЛОК РОДНОЙ, ПИДАРЮГИ ЕБАНЫЕ! — бесился Полковник и пил, пил, пил.
Когда началась Шоковая Терапия, его дважды, если не трижды, ловили и волокли к Балластным шахтам. Будучи на подпитке, Полковник казался терапевтом легкой добычей. Обманчивое впечатление, он был тертый калач. Чудесным образом трезвея всякий раз у самой Черты, закаленный ветеран расшвыривал терапевтов с помощью приемов рукопашного боя, которыми овладел, когда служил в ДЕСАНТУРЕ, после чего, матерясь, скрывался в ближайшей подворотне. Я думаю, он мог не бежать. Получив достойный отпор, терапевты теряли к нему интерес, отправляясь на поиски более покладистых пациентов.
Чуть позже Полковнику крупно повезло, ему подвернулась работенка. И не где-нибудь, у Подрывника на куличках, а у швабров, безуспешно пытавшихся демонтировать монорельс, некогда проложенный нашими военруками для переброски резервов на случай, если бы Холодная возня переросла в горячую стадию. Нельзя сказать, будто швабры фанатели от затеи военруков и раньше, но благоразумно помалкивали: в их квартире квартировал наш ограниченный контингент. Точнее, на половине квартиры, ее тогда разделили шкафами-берлинерами.
Я сейчас поясню, о чем речь. После умиротворения ультрас Шпиля Грубого силами наших доблестных ополченцев, швабры долгое время жили порознь, отгородившись друг от друга выстроенными в ряд шкафами. Высокими такими, под самый потолок. Сверху поклеили обои, чтобы подчеркнуть: размежевание — всерьез и надолго, возврата к прошлому — не предвидится. Щели, конечно, оставались, но их регулярно конопатили газетами «Правда», чтобы избежать шпионских происков и исков в несанкционированном отборе кислорода. Смысл в том, что западные и восточные швабры черпали дыхсмесь из разных источников. Тем, что проживали на стороне Западного крыла, их, чтобы не путаться, именовали бундесами, качали воздух пожарные расчеты Пентхауса. Это делалось при помощи толстых прорезиненных шлангов конструкции какого-то Маршала. Соответственно, на половине бундесов, хозяйничали мазерфакелы с факелами, отчего перерасход кислорода там был чудовищным.
Швабры-хонекеры или, ласкательно, ханыки, как их, чисто по-братски, звали у нас, снабжались кислородом из красноблочных запасов. Централизованно и под строгим надзором военруков и соглядатаев. В период Холодной возни, военруки с пожарными, бывало, переругивались через стену, ее звукоизоляция оставляла желать лучшего. И это при том, что шкафы-берлинеры были, по сути, частью непрошибаемого во всех остальных местах ССанКордона. Периодически высказывались идеи заменить их на силикатный кирпич, но до практического воплощения не дошло. Как пояснил мне сам Полковник, в первую очередь, этого не хотели именно наши военруки. Чтобы не загромождать направление главного удара, говорил он. Если б мазерфакелы, вдруг, поперли, мы бы им шкафы на головы опрокинули, и до самого Пентхауса подсрачниками гнали, с глубокими охватами флангов, ясен красен…