Полковник, видя, что пока обошлось, выстраивал полк. Шумные ряды выравнивались. Подчиняясь привычно командам, люди становились в строй. Полковник наблюдал за людьми, бросал шутки и объезжал фронт, поздравляя роты: «Со свободой, братцы вторая рота!» Ряды в силу привычки отвечали раскатисто: «Покорнейше благодарим, вашсокродие!» За полковником скакали его адъютанты, штабные и ординарцы. Развевался полковой значок. Люди были взбудоражены, полны нахлынувших на них мыслей и чувств… «Поздравляю, братцы третья рота!» Фельдфебель Варварин заорал: «Отцу-командиру, возвестителю свободы, ур-ра!» Рота загремела… Фельдфебель, разгораясь, дал знак: «Качать отца-командира!» Люди кинулись вперед… Началось традиционное подбрасывание и шум. Полковник взлетал, улыбаясь и придерживая шашку. Орел, Алешка Медведев и другие участники событий стояли в стороне, молча. Орел крикнул громко: «А пора бы к делу! Покричали, — спасибо свободному фельдфебелю. Надо и поговорить: как дальше жизнь пойдет…» Солдаты повернулись… Шум затих. Полковник поглядел, улыбнулся. «Поговорим… Давай ко мне!» Полковник сел верхом, а штабные проскакали дальше. Солдаты пошли следом. Полковой адъютант на ходу сказал полковнику: «Этот тип много берет на себя: одних милует, других ссылает… Держится вызывающе…» — «А как же иначе? Пусть пошумят, подерзят… Всегда так… Потом все уляжется…»
Офицеры вошли в штаб. Следом вошел Орел с товарищами. Секунду- другую люди глядели друг на друга молча, выжидающе. Полковник сказал: «Прошу…» Орел спросил: «Полковой писарь здесь?» Писарь ответил: «Здесь». — «Пишите…» Писарь стоял в нерешительности. Полковник кивнул ему: «Пиши…» Солдаты удовлетворенно посмотрели на полковника. Орел начал диктовать: «Полк постановляет приветствовать свободную Россию, петроградский пролетариат в частности…» Полковник подхватил: «Ага… Полк заявляет также, что в его рядах все готовы отдать свою жизнь делу свободы и довести войну…» Ермолай высунулся вперед: «Чего войну? Мы насчет мира… Нам пущай мир скорее, у нас семьи оставленные… Давай мир по телеграфу…» Кто-то из солдат попросил: «Пущай тожа сапоги выдадут…» Орел спокойно выждал и продолжил: «Далее. Полк постановляет…» Один из офицеров — худощавый, нервный прапорщик — перебил: «Что полк постановляет, это еще надо обсудить». Алешка посмотрел на него и сказал: «Уже обсуждали». — «Где?» — «Где? Да везде, триста лет Расея обсуждала, все года только и скребло внутри. Долой тиранов!..» Прапорщик прищурился и спросил: «А что это за слово „тиран“, — ты знаешь?» Алешка замялся: «А чорт его знает… Наверно какая-нибудь сволочь…» Полковник улыбнулся: «Молодчина! Вы, прапорщик, удовлетворены?» Орел продолжал, стоя в середине, спокойный, поглаживая ус: «Постановляет первое: выбрать ротные и полковой комитеты. Второе…» Ермолай опять высунулся вперед: «Нам, особо старшим возрастам, главное: мир…» Орел продолжал: «Полковому комитету принадлежит право контролировать жизнь полка, оружие и приказы». Полковник повернул голову в сторону Орла и посмотрел на него. Прапорщик встревоженно спросил: «To-есть, как контролировать?» Орел ответил: «Серьезно контролировать». Прапорщик бросил: «Что ж: вы будете инспектора армии?» Ответил еврей Соломон Боер, долго молчавший: «Зачем инспектора?
Просто мы армия, а это вещь». Прапорщик встал: «Кто дал вам право контроля?» Ермолай подошел вплотную, куря цыгарку, и сказал: «Общество, народ… Дай-ка прикурить…» И он без стеснения взял офицерскую руку вместе с папиросой. Орел продолжал: «В своих действиях комитет подчиняется только рабочим организациям». Прапорщик опять спросил: «Почему рабочим? Какое они имеют отношение к действующей армии?» Полковник внимательно слушал. Он неожиданно для всех сказал: «Я предлагаю господам офицерам не перечить новым порядкам…» Алешка фамильярно сказал полковнику: «Вот люблю, когда не ломаются… Пиши, писарь: приказано не перечить… И припиши: а кто будет перечить, тот будет бедный…»
Солдаты вышли. Прапорщик спросил: «Так кто же теперь в полку хозяин?» Лицо полковника было строго, сумрачно. Он ответил: «Будет хозяином тот, кто сумеет».
Шла весна. Снег быстро таял. Бежали ручьи. С запада тянули теплые балтийские ветры. Земля набухала, и под солнцем начинала шевелиться жизнь. В окопах стояла вода. Полк вновь занимал передовую линию. Пехотинцы, закрывшись рваными палатками, копошились в сырых ямах, Алешка покрикивал: «Поздравляю, братцы третья рота!.. Надиктовали писарям на подтирку… По телеграфу…» Ермолай обернулся: «Не дразнись, паря, и так тошно…» — «Это почему — и тошно? Природа — наслаждайся, жри ее, опейся, — он ударил ногой по стоячей окопной воде, брызнула грязь, — а вы все недовольны…» Еврей ответил: «Слушайте, Медведев, сколько вы возьмете, чтобы вам помолчать?» Солдаты сидели в воде и грязи, усталые, мокрые, грузные. Шлепая по воде, пришел Орел. «Здорово, первый батальон!» — «Было здоровье, да вышло…» — «Как жизнь, первый батальон?» — «Живем как пресмыкающиеся, только природу гадим». Орел сказал: «Новости есть». Солдаты подвинулись к нему. «Ленин в Россию вернулся». — «Кто таков?» — «Ленин. Слышал?» Алешка мотнул головой: «Не, незнаком».
— Новость есть! Ленин в Россию вернулся!
Ермолай поинтересовался: «Он чего привез, сапоги, что ли? А то разумши». Еврей сказал: «Я слышал про того человека…» Иван Чортомлык придвинулся ближе: «Шо-ж вин за чоловик?» Орел сказал товарищам: «Такого человека еще не было среди людей. Пятьдесят народов участвуют в войне… Просвета не видно. А он Ленин, первый, на весь свет выступил против… Он поворачивает весь мир. Он хочет остановить войну, освободить людей…» Ермолай вслушивался, дрожа, говоря: «Мир даст?.. Откеле он, этот человек-то?» — «Симбирский». — «С Волги?» Ермолай сказал: «Оттель все и пошли — и Разин, и Пугачев…» Орел говорил: «Он прошел тюрьмы, сибирские ссылки, нужду… Все терпел — за народ… В седьмом году уходил от преследования, шел по льду из Финляндии, лед трещит, ломается, черные разводья, море, проводники испугались, а он идет — дело двигать…» Алешка бросил: «Ловко…» Ермолай сказал: «Закаленный, значит… Он что, к вам, большевикам, приписан?» Орел, улыбнувшись, ответил: «К нам, к нам приписан, к нашему брату». — «А велика ль партия-то?» — «Да вот только теперь из тюрем и по заводам собираются… Думаю, тысяч пятьдесят…» Алешка бросил: «Н-но, на Россию капля…» Ермолай ответил: «Ты, молодец, помолчал бы пока… Если человек идет со словом правды, то он множества за собой повести может… Вот мы тут три года, вторую тысячу дней мокнем, тощаем… Приходил ли хоть один человек со словом ласки и утешения?… Никто не приходил. А вот узнаем — пришел… Зовут-то его как?» — «Владимир, по отчеству Ильич…» Ермолай задумчиво произнес: «Володимир Ильич, и с Волги… Наш». Несли тяжело раненого, он стонал: «Ой, братцы…» Алешка неожиданно передразнил его и крикнул: «А кто вам, дуракам, лбы расшибать тут за этих Керенских велит? Вот и „ой, братцы!“» Раненый снова застонал. Алешка озлился: «Давай, давай, бей нас, идиотов, больше! Умней станем…» Бурливый солдат помолчал и снова подхватился: «Эх, когда вот уж вдарим: еще раз вставай, мол, подымайся, солдатский народ… И сколько разов нам еще подыматься надо? Орали, шумели, марсельез играли, нас по губам, по усам помазали, и опять в яму… Русский серячок все, мол, стерпит… Немцев взбулгачить, что ли?..» Он поднялся над окопом: «Эй, камрады, долго ли пропадать будем?.. Валяй, крути там башку своим сволочам!» Пулеметная очередь брызнула по русскому окопу. Алешка поспешно скатился: «А, черти». Еврей спросил его: «Что вы так быстро кончили свою интересную беседу?» Алешка не ответил. Орел проговорил: «Стреляем, а сегодня первое мая, по городам рабочие выступают, поют…» Алешка буркнул: «Видал…» Орел, сидя, негромко замурлыкал: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Ермолай сказал: «Голодных — это верно, три года по-настоящему не ел… А что за песенка?» Орел продолжал: «Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов». Боер сказал: «Кипит мой разум… хорошо». Алешка наклонился: «Как, как?» Орел повторял, тихо давая мелодию. Из-за траверза вышел полковник. Он постоял, посмотрел: «Поете, братцы? Хорошо». Алешка тряхнул головой и повторил первые две фразы песни. Полковник спросил: «Что за песнь?» Алешка кивнул на Орла: «А я не знаю, он знает». Орел ответил: «Это международный гимн рабочих — „Интернационал“». Полковник подошел ближе: «Любопытно. Ну, ну, как?» Люди слушали. Орел говорил: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов. Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем — мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Один из солдат сказал: «Вот здорово!» Полковник заметил: «Хм… Разрушим до основанья?…» А Алешка сказал ему: «Желательно кой об чем дальше поговорить, насчет мира также говорить будем и 1-й май праздновать будем… Ничего что в июне, Орел?» — «Ничего». — «За нами не пропадет, мы такие…» Полковник не ответил и пошел дальше. За его спиной солдаты повторяли новые слова песни.