Что любопытно, за все последующие десятилетия после 1960 года в среде «молодогвардейцев» не выросло ни одного писателя, если не считать Сергея Павлова, которого, за неимением прочих достижений, борцы за истинный коммунизм превратили в свое литературное знамя. И это тем более удивительно, что на стороне правоверных комсомольцев были все типографские мощности державы, призванная кричать «ура» критика и издательские редакторы, готовые подправить, дописать, улучшить, как Николая Островского.
Я начал писать во второй половине шестидесятых годов, первая книга – «Последняя война» – вышла в 1970 году, первая книга рассказов (в том числе гуслярских) – в 1972, а первая книга о девочке Алисе – в 1974.
То есть я придумал себе (или они сами придумались) направления: это юмористическая, пародийная фантастика в новеллах о городке Великий Гусляр; фантастика обыкновенная, которая чаще именуется «научной фантастикой»; и, наконец, фантастика для детей – повести об Алисе Селезневой.
Постепенно я завоевал репутацию «доброго сказочника». Это была утомительная репутация, потому что в те годы я мог издаваться лишь в «Детской литературе», а если просил вставить в план книгу взрослой фантастики, заведующая редакцией Майя Брусиловская печально вздыхала:
– Игорь, пойми, в очереди на издание стоят десятки достойных фантастов, и все пишут для взрослых. А вот в детской фантастике у нас пробел – только Крапивин да ты. Напиши еще одну книжку про Алису, и мы ее в будущем году издадим.
Вот я и сдавался, потому что предпочитал опубликовать оптимистическую детскую книжку, чем не публиковать ничего.
Но в одном я был тверд – и если не верите, пролистайте мои книги семидесятых и восьмидесятых годов: я не верил в торжество коммунизма и в его блага. Я не только сам не хотел вступать в партию, но и мои герои, живущие в будущем, об этой партии не знали. Я не участвовал в кампаниях, семинарах и боевых действиях, не голосовал и не изгонял. Зато и меня нельзя было ниоткуда изгнать.
Правда, на рубеже девяностых годов, когда система рушилась, Эдуард Хруцкий, бывший тогда председателем совета по приключенческой и фантастической литературе Союза российских писателей, позвал меня участвовать в комиссии в качестве его заместителя по фантастике, чтобы какие-нибудь плохие люди не захватили этот пост. «Но я же не член СП! – пытался я отговориться. – Это все равно что стать секретарем райкома, не будучи членом партии». «Это ненадолго, – решительно ответил Хруцкий. – Я знаю, что делаю».
Моя общественная деятельность в роли беспартийного секретаря райкома завершилась скоро. Бывшие еще в силе молодогвардейцы тут же организовали мое уничтожение, и в Союз пошли письма и телеграммы из провинции с требованием навести порядок. Я помню элегантное письмо от имени красноярских писателей, подписанное их главой, в котором, в частности, говорилось: «Кир Булычев – человек неизвестной национальности, окруживший себя лицами всем известной национальности».
…Мы все время от времени рвали на груди тельняшки и восклицали: «Вот наступит свобода, тогда мы будем писать, что хотим, будем печатать, что считаем нужным, а кроме того, в нашей стране откроются десятки замечательных фантастических журналов!».
Но в то же время, как я, так и мои коллеги, до конца восьмидесятых годов были уверены, что проживем жизнь и умрем при продвинутом социализме в Советской империи.
И вдруг все рухнуло.
И не стало империи.
И мы бросились к письменным столам?
Ничего подобного.
Возникли два фактора, которые стали совершенно неожиданными и решающими для будущих событий.
Во-первых, сами события в стране оказались настолько фантастичны, что превзошли даже ту антиутопию, в которой мы раньше проживали.
Во-вторых, открылись двери, и в страну хлынула могучим потоком американская массовая литература, американское массовое кино. И этот поток в мгновение ока смел с лица земли наши фанерные домики.
Мы-то думали, что наш, советский читатель – самый умный, благоразумный и интеллигентный в мире.
Оказалось, что постсоветский человек – существо, чуть-чуть обогнавшее в развитии неандертальца, и хочет читать лишь «крутые» триллеры.
Любопытно, что в нашем открытом, свободном мире в первые год-два его существования появилась лишь одна фантастическая повесть с попыткой заглянуть в будущее страны, но написана она была не «своим», фантастом, а человеком со стороны, журналистом Кабаковым. Называлась она «Невозвращенец».