– Ну вы, ребята, даете, – выдавил он наконец. Позже мы все собрались у мотокара.
– Самодовольные отморозки! – рявкнул дядя Станс.
– Мистер Мак-Нейл предупредил нас, – напомнил отец.
– И что с того? Эти эгоисты упиваются роскошью, а весь остальной мир голодает!
– Нас тоже не слишком волнует весь мир, – мягко напомнил отец.
– Мы заботимся о благополучии Иама.
– Политика невмешательства! – взвизгнул дядя фальцетом, передразнивая кого-то из участников совещания. – А я говорю, это откровенный геноцид! Когда мы все умрем, они получат наш мир задаром.
– Не стоило швырять им в лицо такое словечко, Станс. Геноцид – больное место землян, разве ты не заметил?
– Чтоб их всех заморозило, вот что я скажу. Мы, сухопутники, обойдемся без их подачек.
– Береговики тоже, – необдуманно вставил я, и дядя Станс на сей раз соизволил меня услышать.
– Скользкие ящерицы! Все они могут отправиться к Раксу, мне нет до них дела! И вот что хочу сказать тебе, Бруно. Я был весьма огорчен, когда услышал, что ты забрал мотокар и отправился в Носс.
– Не ты ли одобрил эту поездку?
– Клянчить у ящериц жалкие крохи, словно мы не способны прокормить себя! Я отказываюсь от них, ты слышишь, Бруно?
– Заткнись, Станс, – рявкнул отец в редком приступе гнева. – Ты просто смешон.
Дядя Станс уставился на него суженными от злобы глазами. Однако он быстро взял себя в руки и скомандовал:
– Кто собирается ехать, тому лучше забраться в кабину.
– Ты это серьезно, Станс? – впервые подала голос Ванда.
– А почему бы и нет?
– Скоро стемнеет.
– Ну и что? Я не стану просить приюта у отморозков, которые так нагло с нами обошлись. Никогда!
Все послушно залезли в кабину: против авторитета предводителя не мог пойти никто, даже Ванда. Вскоре пришлось остановиться, чтобы зажечь фонари. Когда мы снова тронулись в путь, было уже совсем темно. Все сбились в кучу у топки, оставив ее дверцу приоткрытой: расход топлива увеличился, но я уже подсчитал, что нам хватит его с лихвой. Кроме запаса дров была еще канистра спирта, так что опасность исходила скорее от дяди Станса с его пресловутым искусством вождения.
Мы добрались до древних каменных колонн, торчавших на краю мохового болота, когда раздался жуткий скрежет металла о гранит и мотокар опасно накренился.
– Спокойно, Станс! – предостерегающе сказал отец. Губы дяди зашевелились: он принялся молиться.
– Давай я сменю тебя? – предложил отец. – Ты давно ведешь машину, ты устал.
Ответа не последовало. Дядя дочитал молитву до конца и вдруг взорвался:
– Нам не пришлось бы тащиться на станцию Девон, если бы ты, Ванда, следила за своими посевами!
Это было неслыханно. Все замерли в изумлении.
– Спокойно, Станс, спокойно, – снова сказал отец.
– А ты заткни свою пасть, Бруно!
Отец встал, ухватившись за рейку, чтобы удержаться на ногах, взял свое меховое одеяло и накинул на плечи брата.
– Я не вижу дороги, когда топка открыта! – жалобно вскричал дядя. – Закройте ее, ради Фа!
Я захлопнул дверцу и запер ее на задвижку. Пол кабины сразу стал очень холодным, и мы еще теснее прижались друг к другу.
Затем последовал могучий толчок, сбросивший меня со скамейки, и почти одновременно – металлическое «крак!» и вопль ужаса из уст дяди Станса. Фоун упала прямо на меня. Шуба ее распахнулась, твердые грудки прижались к моему лицу, но я был слишком испуган, чтобы оценить пикантность момента.
– Ракс! – выругался отец. – Этот звук мне совсем не нравится. Мотокар перекосился и замер. Я спихнул с себя Фоун и встал. Ванда поскуливала в шоке, Триггер бурно рыдал. Дядя Станс хранил зловещее молчание.
Холод смыкался вокруг нас, Ракс следил за нами своим ужасным оком.
Старшие вознамерились справедливо распределить вину, и разразилась ужасная ссора.
– Пойду-ка погляжу, что там стряслось, – сказал я Фоун.
– Не ходи, замерзнешь! – Она схватила меня за руку.
– Это надо сделать быстро, пока не заинтересовались деревья.
Я отнял у нее руку, взял с топки горячий кирпич, плотно закутался в плащ и выбрался наружу. Мерзлая растительность затрещала под ногами, и ветви анемонов затрепетали, почуяв тепло. Шаг за шагом я добрался до передка машины; стужа впивалась в тело, в душе зарождался страх. Но я заставил себя отделить фонарь от скобы, с немалым трудом согнулся, прижимая свой кирпич к груди, и заглянул под капот.
Приятный сюрприз: и ось, и тяжелая цепь румпеля совершенно целы, благодарение Фа! Но почему мотокар перекосился? Я посветил на подвеску, смахнув со щеки настойчивое щупальце анемона, и сразу все понял: тяжелая пружина правого амортизатора, лопнув, развалилась на куски, и рама машины упала на ось.