Вдохни небесное мне, Муза, восхищенье,
Владимирово петь святое просвещенье,
Которым древняя полночная страна,
Как солнцем с высоты, доднесь озарена;
Владимир свой народ преобразил, прославил.
Кумиров истребил и Богу храм поставил…
А ты, священный князь, России просветитель!
Как веры был святой, так будь мне предводитель;
Дозволь представить мне и терны, и цветы,
По коим шествовал к небесной славе ты.
Елена Зиновьева
В облаке образа
В облаке образа
Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд
Синельников Михаил
Теги: Три вершины , семь столетий , Антология лирики средневекового Китая в переводе Сергея Торопцева
Три вершины, семь столетий. Антология лирики средневекового Китая в переводе Сергея Торопцева. Предисловие Александра Кушнера. СПб. Гиперион, 2017 352 с. 3000 экз.
Недавно изданная антология средневековой китайской лирики, на мой взгляд, является событием. Книга создана историком и востоковедом Сергеем Торопцевым в сотрудничестве с Гу Юем, китайским профессором, переводчиком русской поэзии. Своеобразен сам прокламируемый подход к делу. В философичном послесловии Торопцева сказано: «Сотворчество» переводчика с автором… заключается в желании (и умении) встать на оригинальный ракурс поэта, увидеть изображённые в произведении мир и чувство глазами автора. Это своего рода психоделический опыт, полученный переводчиком в ходе виртуального общения с автором. Первичным, основополагающим ориентиром в такой методологии видится не формальный абрис стихотворения, а личность автора оригинала, его духовность, так или иначе проявленная через внешних посредников – лексику, ритмические акценты, рифменный рисунок…» Далее следует любопытное рассуждение о природе иероглифа и его месте в китайской поэзии.
В антологию вошли произведения пятидесяти поэтов разных столетий. Лица некоторых отпечатались совершенно отчётливо, и это удача. В одном четверостишии Синь Цицзи (1140–1207) великолепно выражен вольнолюбивый характер автора:
Домой, домой! Служение покину.
Коль не вельможа – ты не человек?
Плывёт по небу тучка весь свой век,
хочу я тоже быть себе причиной.
Замечено, что прелесть китайской лирики в её лаконизме и недосказанности. Представитель «изящной» поэтической школы Цинь Гуань (1049–1100) в полной мере обладал искусством перевоплощения. Вот стихотвореньице, написанное от лица одинокой женщины. Кажется, что в переводе нет лишних слов:
Зябко, поднимусь наверх, одна,
горница, как осенью, темна,
и на ширме – в мареве река.
За окном цветы легки, как сны.
дождик, чуть заметный, как тоска,
шторка виснет на крючке луны.
Я должен сказать, что совершенно восхищён переводом одного, равного по насыщенности целому роману четверостишия поэтессы восьмого века Ли Е:
Что ближе, что дальше, чем запад-восток?
Что глубже, что мельче, чем чистый поток?
Что выше, что ярче, чем солнце-луна?
Кто ближе, кто дальше, чем муж и жена.
Здесь стих перевода достиг нужной и блестящей сжатости, исчерпав видимый слой подлинника и выведя на свет нечто из невидимого слоя.
Герои должны жить по совести
Герои должны жить по совести
Литература / Литература / Классики
Фото: ИТАР-ТАСС
Теги: Александр Вампилов , литература , пьесы , память
Александра Вампилова всегда притягивали Достоевский и Толстой
Всё, что относилось к классикам – их произведения, дневники, письма, воспоминания о них, – было «золотым запасом» Александра Вампилова.
Он интересовался этим не из интеллигентского любопытства, не для того, чтобы при случае блеснуть редкими знаниями. Это было его богатство, которое помогало отточить мысль, найти точное слово, в конце концов перебить в споре, как в игре, ставку самовлюбленного невежи. Он умножал это богатство, не расставаясь со студенческих лет с любимыми книгами, посещая литературные пенаты, общаясь со знатоками отечественной и мировой словесности.
Например, появившись ненадолго в Омске, связанном с острожным заключением Достоевского, Александр первым делом отправился туда, где бывал писатель. Местный журналист А. Лефлер писал о профессиональном любопытстве Вампилова: «До того как пойти ко мне, он обошёл все “достоевские места” города. Был и возле комендантского особняка, и во дворе медицинского училища, где много лет назад располагался сам “Мёртвый дом”, и возле деревянного зданьица, где была когда-то арестантская палата и где Фёдор Михайлович часто получал передышку благодаря доброте милейшего Ивана Ивановича Троицкого – штабс-доктора военного госпиталя…