* * *
Небо в фарфоровой пригоршне
И капли ликера
Вечерней зари.
* * *
Сегодня был опубликован дождь.
А поначалу черновик запылённого асфальта
Прятал буквы.
Казалось, дождь медлил и вспоминал
Ту первую строчку,
Которая изольёт
Свою душу
Мне.
* * *
Трёхпертие ангела смерти
Сжимает бронзовый мякиш.
Небо становится обочиной
Дороги, по которой уйдёт стрела
В чьё-то бессмертие.
* * *
Меня когда-нибудь прочтут,
Как чтут молчание
При колокольном звоне.
* * *
От изб остались черепа.
На меня глядит
Из пронзительной глубины
Прощание.
Я отвожу взгляд.
* * *
Снег идёт эшелон за эшелоном.
И на всём протяжении тракта крестьянского
Снеголом.
И метели беспробудное пьянство.
Подпоясанный снегом по снегу,
Заступив на поля листов
Я преследую
Белостишие, утопив в чернилах тавро.
День примерил шинель
Непогода содрала погоны заката
И похмелье
И ни капли в рот клятву.
* * *
Паровозный гудок.
Широкая лямка дорожного вещмешка
Переброшена через плечо полуночи.
* * *
Завалило солнцем дорогу,
Всюду битые чёрные зеркала битума.
Возьму проводники месяц.
* * *
Стало легче, добрее, светлее.
Принёс в дом святую воду.
* * *
Ночь. На столе в сугробе света
Поразбросаны черновики.
Будильник продолжает сетовать:
О нём нет ни строки.
И знает он, как только остановится
Я посмотрю на время свысока.
Со сновидением прощание на восемь.
Укажет мне его рука.
А рядом снег зачёркивает небо.
Наклонным почерком скользя по темноте.
Настольно лампы золотая скрепа
Соединяет не и бытие.
* * *
Мне впервые стало холодно
В завтрашнем дне.
Осень падает солнечный свет.
* * *
От тишины река лоснится.
Облака как печёный картофель
В солнечной золе.
* * *
Обращён ко мне
Прощальный взгляд снега.
Всё тише пульс талой воды.
* * *
Снег заставили автомобили.
Звёзды заставили многоэтажками.
И в горькой луже растаявшего снега
Отражаются плеяды
А «Субару»
Обронила лунную фразу
На черновик пруда, небо,
Чтобы я открыл книгу
Японской поэзии.
* * *
Небо в сметане
И солнечный осьминог на обед.
По рецепту Бродского.
* * *
Дождь выяснил
Взгляд фиалки
И, уходя, подарил мне.
* * *
Вечер смотрит на Полысаево
Через плечо террикона.
Солнце, как запылённая «Ява»
Ужинает за бензоколонкою.
Опрокинута бездна на небе
Лак заката блестит
На домах, как на мебели
Из железобетонных плит.
Прячет даль гобелены
В пятиярусные шкафы,
Час предутренний будет белым,
Как цветущий млечный ковыль.
Провалилось столетие
В угольный карьер
Домик, там на Мерети,
Пережил царя и СССР.
Новый год
Черствеет снег.
Столбы зацвели
Разноцветными объявлениями.
Когда-нибудь я стану снегом.
И даже при смене времён года
Твоё имя не растает в моей памяти.
И там, в пределах белого бытия,
Я узнаю твои шаги,
И ты будешь знать,
Что при каждом твоём шаге
Я произношу твоё имя
Для тебя.
* * *
Читает мысли без подстрочника
Свеча, сошедшая на нет.
Дождь пробивает кость височную
Костлявым кастетом.
Оконной рамы иероглиф
Обозначает наваждение.
Ночь остужает крепкий кофе
Ликёром времени.
Сон застаёт свечу за чтением
«Критики чистого разума».
Долче Габбана осовременивает
Мартини золочённой подсказкой.
Вечность всё время к столу опаздывает.
Магию полночи с красным вином
Что-то дословное связывает,
Ладно, об этом потом.
Пока же будильник бесцветно бредит
И клинопись не разобрать
Спросонья угол полтретьего
Словно в беспамятстве вмятина.
Каплями истин до прояснения
Вот только не знаю, чего.
Дождь из-за оконного времени
Глушит будильника торжество.
* * *
Обмедлило молчание закат
И высвящена глубина озёрная
Солнечным засметрием.