Точно так же художественное искусство уже превратилось в КВН всемирных масштабов. Как известно, фотография убила живопись – сначала миметическую, затем фигуративную, а потом – любую. Ведь легко сделаться «мастером актуального творчества» – достаточно сварганить гигантскую мясорубку, оклеить её фотками иракских и сомалийских детей – и ты в тренде, ты «совесть мира», актуалист-концептуалист, объект интереса арт-критиков и надежда галеристов.
И литература не составляет исключения в общем падении ремесла; просто регрессивные процессы в литературе протекают медленно и почти незаметно для неспециалистов. Я специалист; я могу поведать и о том, что творится ныне с реалистической социальной прозой, и о дефиците «ладно скроенной пьесы», которую впору заносить в Красную книгу. Но обращусь к лирической поэзии как к самому закрытому роду литературы; там умирание ремесла проходит почти незримо – однако оно налицо, и это видно по подборкам упомянутого номера «Воздуха».
В этом номере представлен двадцать один русскоязычный поэт. Одиннадцать авторов – чистые верлибристы; ещё пять – почти верлибристы (в их подборках встречаются раёшники и дурашливые рифмованные миниатюры). Две силлабо-тонические подборки плюс три спорных случая (нетрадиционная метрика с минимумом рифм или без рифм) – выходит меньше четверти «не-верлибристов» при самом снисходительном подходе.
Я понимаю, что в англоязычной культуре семантика рифмы исчерпана, а «твёрдые размеры» присвоены рекламой; я знаю, что во французском языке мало рифм – но при чём тут русский язык? В верлибре слово может быть «носителем информации» плюс образом; однако поэзия помнит о том, что была синкретическим искусством, и слово – нота или сочетание нот незримой партитуры стиха (попытайтесь пропеть верлибр). Одно и то же словечко может попасть в десяток тысяч вариаций стихового размера (либо отступлений от базового размера), расположения в строке, рифмовки – мы получим десять тысяч разных семантических и интонационных картин. Поэтическая индивидуальность обеспечивается просодией, то есть звучанием стиха; верлибр умерщвляет просодию; лирическое слово в верлибре, вместо того, чтобы держаться на просодической волне, или идёт камнем ко дну прозы, или прицепляет к себе воздушный шар приторной образности.
Приведу тексты из «Воздуха» – некоторые полностью, некоторые – отрывком.
По окончании срока действия
Хотелось бы рассказать кому-нибудь
Как летала авиарейсами
Забывала выдернуть из розетки
Зачем-то ходила домой мимо гостиницы Космос
Встретила Таню из Крыма в сбербанке на Алексеевской
Оставила комментарий про бессмысленные чудеса.
(Наталья Бесхлебная)
Думаешь купить еды на двадцатку,
покупаешь на сороковник.
Супруг комментирует философски:
«Всё течёт, деньги жидкость».
Думаешь, будет дождь, уже осень.
Теплынь на улице, солнце шпарит, в меду листья.
(Марина Тёмкина)
Прочитал Гарри Поттера и понял – добро
Существует, зло существует. Долго не мог
Успокоиться. Пошёл на базар. Купил 10
Солёных огурцов, пакет яблок и двух сушёных щук.
Они были длинные, с разверстыми пастями,
Как засушенные и уменьшенные драконы.
Есть их не хотелось, положил в кладовку,
На самый верх. Добро существует, зло
Существует. Гарри Поттер – победил.
(Сергей Тимофеев)
внезапно новый год
а у тебя ничего не готово
нет подарков ни Алёне
ни Дану
только сыну его подружки
прислал из столицы нунчаки
будет черепашкой-ниндзя
а сегодня ещё идти к Васе
без подарка.
(Фридрих Чернышёв)
Александр Сергеевич подсказывает мне: «Приходит в мысль: что, если это проза?» Нет, не дурная. Но и не хорошая. Метод подачи этих текстов не оставляет критерия для какой-либо их литературной оценки; это вообще не литература, это – «разговоры за жисть». Они тоже кому-нибудь нужны: переложишь верлибром смешной случай – вот и веселье, поведаешь о близкой утрате – вот и грусть; радость и печаль плывут к читателям прямо из жизни, минуя перегонные змеевики искусственности искусств. Но «искусственности» родственны не только беспочвенно-необязательные «искусства». Её сёстры – «искушённость» и «искусность». Неслучайно Светлана Алексиевич, изначально сделавшая ставку «на естественность», скрестила свой триумф с нищетой идеологии – искусство прибавляет ума, безыскусность потворствует тупому зверинцу эмоций.