Наследник не обходит вниманием и учебные заведения всех уровней, выставки, музеи; в Ярославле Демидовский лицей и гимназию, в Оренбурге Неплюевское училище, в Симбирске Дом трудолюбия, гимназию и благородный пансион, университеты в Киеве, Харькове, Казани, Москве, где «как старое здание, так и новое в большом порядке»; в Перми выставку металлического Уральского завода, а в Вятке 18 мая выставку «всякого рода произведений и изделий края», где по просьбе Жуковского и Арсеньева разъяснения давал А. И. Герцен. Очень довольный увиденным, код впечатлением образованности и таланта Герцена, а также рассказа Жуковского о его судьбе, наследник обратился к императору с прошением об освобождении ссыльного, которому было тогда 25 лет. Николай I не оставил просьбу сына без внимания, но и не полностью удовлетворил ее. 16 ноября состоялось высочайшее повеление о переводе Герцена из Вятки во Владимир. Это не было освобождение, но облегчение участи Больше Александру Николаевичу не предстояло увидеть Герцена, но ровно через двадцать лет после этой встречи, уже став императором и приступив к подготовке отмены крепостного права, он будет читать «Колокол».
Еще один постоянный объект посещений наследника — больницы, госпитали, богадельни, смирительные дома, остроги. Заведения приказов общественного призрения в Калуге нашел «в блестящем положении, не то, что в Саратове». То же пишет об остроге в Кунгуре, где «все в удивительном порядке», в то же время в Тюмени острог в «весьма ветхом положении», не вмешает всех пересыльных, которых скапливается до тысячи человек, и власти принуждены размещать их по вольным квартирам.
Наследник престола сообщает отцу свои впечатления о простом народе, который везде с радостью его приветствует, собирается на улицах толпами, что-бы выразить свое восхищение и преданность. Однако он видит нищету и убогость их жизни. «Жалко смотреть на дома казаков», это «лачуги из кусков железа»,— пишет он после посещения станицы Таналыкской на Урале. В другом письме отмечает «нищету народа» в Вятке, грязь и неопрятность в избах. Совсем другое дело — немецкие колонии на левом берегу Волги, между Вольском и Саратовом. «Весело смотреть на их благополучие, этот добрый народ сделался совершенно русским и называет себя русским, но в них осталась их почтенная аккуратность немецкая, живут они чисто, пасторы у них преумные, и они меня принимали с удивительным радушием точно как настоящие русские». Напротив, о поляках наследник пишет с оттенком раздражения и недовольства.
Много времени уходило на смотры войск всех родов, жандармских команд, корпусов внутренней стражи, казаков, причем астраханских видел впервые. Оценка всегда была самая высокая: «удивительным порядок», «отличный порядок», «очень хорошее состояние».
Письма наследника раскрывают в нем натуру впечатлительную, эмоциональную. Он воспринимает увиденные города, как людей: у каждого свое лицо, характер, приметы. С восторгом пишет цесаревич о впервые увиденном Киеве: «Вот наконец и мне удалось побывать в нашей древней столице, которая сделала на меня неизгладимое впечатление».
Особенный рассказ о Тобольске, куда Александр прибыл 1 июня 1837 года. «Пишу Тебе, милый, бесценный Папа, и сам не верю своим глазам, что из Тобольска, все это кажется мне сном и весьма приятным (это написано за восемьдесят лет до трагических дней пребывания здесь его внука Николая II с семьей.— Л. 3.). Начну с того, чтобы благодарить Тебя, милый Папа, послать меня в этот отдаленный и любопытный край, который никого из нас еще не видел (...). Восторг, с которым меня здесь везде принимали, меня точно поразил, радость была искренняя, во всех лицах видно было чувство благодарности своему Государю за то, что он не забыл своих отдаленных душею ему преданных, и прислал к ним сына своего, который тоже смеет понять счастье делать счастливыми других (...) Они говорят, что доселе Сибирь была особенная страна, а теперь сделалась Россиею». Наследник описывает Сибирь, как «край чрезвычайно любопытный».
Путешествуя, наследник взрослел, проявляя живой интерес к своей стране и начиная серьезно задумываться о предстоящей ему роли или «обязанности», как принято это было называть в семье Романовых. Эмоциональные срывы подростка, не желавшего подчиниться своему предназначению, стали преодолеваться. 3 июля Александр пишет из Тамбова: «Я же с каждым днем вижу и чувствую более и более всю важность моего путешествия, из которого я постараюсь извлечь всю возможную пользу, чтобы быть впоследствии полезным нашей матушке России и Тебе, милый Папа, нашему обожаемому Государю (...). Видя землю Русскую теперь из близи, более и более привязываюсь к ней и считаю себя счастливым, что Богом предназначен всю жизнь свою ей посвятить».
Эти долгожданные признания сына вызывают не только радость и благодарность, но неожиданные для самодержавного монарха отцовские откровения. В ответ на поздравление с днем рождения Николай Павлович писал: «Знай же, что лучший для меня подарок есть ты сам (...). Да, я тобой доволен. В мои лета (это 41 год.— Л. 3.) начинаешь другими глазами смотреть на свет и утешение свое находишь в детях, когда они отвечают родительским справедливым надеждам. Этим счастьем, одним величайшим, истинным, наградил нас до сель милосердный Бог, в наших милых детях (...) Хочу, чтобы ты чувствовал, что ты час от часу более узнаешь край, более и более его любишь и чувствуешь всю огромность будущей твоей ответственности — тогда я еще жив. Спасибо тебе».
Душевная близость и взаимопонимание самодержца и наследника престола в это время совершенно очевидны. Однако скоро, через год-полтора, отношения между отцом и сыном не будут столь идиллическими.
И все же «венчание с Россией», как назвал это путешествие В. А. Жуковский, оставило глубокий след в душе будущего императора. В Ялуторовске и Кургане он увидел сосланных в Сибирь декабристов и проникся к ним состраданием. Установившаяся в императорской среде традиция не давала забыть о событиях на Сенатской площади. Каждый год 14 декабря в Аничковом дворце Николай I собирал узкий круг ближайших сподвижников, которые помогли ему подавить мятеж и занять престол. Присутствовал и наследник. В своем дневнике с детских лет каждый год в этот день он фиксировал очередное торжество победителей, разделяя их настроение. Но когда он увидел людей своего круга, прошедших одиннадцать лет каторги и ссылки, сердце его дрогнуло и в нескольких письмах он просил отца, «о прощении некоторых несчастных». Николай I не простил, но разрешил некоторым из них приписываться в ряды Кавказского корпуса.
Цель путешествия, на которое возлагал большие надежды отец-император, была достигнута. Наследник вернулся в Зимний дворец из своего странствия возмужалый, окрыленный, проникнутый сознанием своей ответственности, внутренне настроенный на выполнение предстоящей ему высокой обязанности.
Через семнадцать лет, когда это произойдет, в его первых шагах видны будут неизгладимые впечатления этой поездки. В дни коронационных торжеств Александр II даст амнистию всем оставшимся в живых декабристам, петрашевцам и другим политическим заключенным. И некоторые из них примут участие в подготовке главной реформы Царя- Освободителя — отмены крепостного права. Он не только будет читать (как и императрица) вольную прессу Герцена, но и разрешит Я. И. Ростовцеву — председателю Редакционных комиссий, готовивших крестьянское законодательство, иметь один экземпляр «Колокола» для ознакомления с критикой оппонента и использования здравых соображении. В августе — сентябре 1856 года, в кульминационный момент натиска реакционных и консервативных сил дворянства и бюрократии, сопротивлявшихся отмене крепостного права, он совершит вместе с императрицей путешествие по центральным губерниям России, и, убедившись в полном доверии народа к своему монарху, решительно продолжит начатое дело эмансипации. Такие регулярные длительные поездки по стране будут характерны для первых лет царствования Александра II, ставших «перевалом», «поворотным пунктом» русской истории, эпохи падения крепостного права. •