Столь малое содержание гелия в атмосфере говорит о том, что процесс дегазации недр на Марсе идет примерно в тридцать раз слабее, чем на Земле. Это служит подтверждением гипотез, согласно которым Марс ныне переживает эпоху геологического «затишья», так что сейсмические и вулканические процессы сейчас на нем идут очень слабо.
Его окрестил Дарвин
Поднявшись на вершину горы Янтелес, что в южной части Чили, научные сотрудники Университета де ла Фронтера обнаружили, что из расщелин валят клубы пара и сернистых газов.
До сих пор единственное известное людям извержение этого дремлющего вулкана происходило в 1835 году. Тогда облако пепла и мелких частичек, выброшенных взрывом из недр на поверхность, поднялось над одной из расщелин сбоку древнего кратера. Вслед за тем по склону спустилась лавина, явно порожденная таянием горной снежной шапки.
В те времена эта гора была еще безымянной, но в 1840 году Патагонию посетил молодой Чарлз Дарвин, совершавший свое ставшее затем историческим кругосветное путешествие на корабле «Бигль». Он и окрестил ее, дав имя Янтелес, поныне стоящее на картах. В начале нынешнего века французский исследователь Р. Сталь установил, что Янтелес входит в состав вытянутой с севера на юг Патагонской вулканической группы вместе с еще восемью огнедышащими время от времени горами. Среди них выделяется вулкан Халсон (первоначально он звался Сан-Валентин, но затем имени святого его лишили — за отнюдь не святое поведение). В наши дни за Халсоном пришлось установить постоянное наблюдение с искусственного спутника Земли. Последует ли «дурному примеру» Халсона вулканчик Янтелес, пока неясно.
Что помнят старики
Общепринятым считается мнение, что потеря памяти — неизбежный спутник пожилого возраста.
Американские психологи считают, что дело не в старении, а в установке на потерю памяти; попросту говоря, старики забывают потому, что всю жизнь готовятся начать забывать в старости.
Эксперименты, проведенные со многими китайскими стариками, живущими вдали от цивилизации и не отягощенными ее стереотипами, показали, что их память не уступает юношеской.
Революция 1917 года — историческое явление, достаточно изученное и в то же время — неизвестное. Она окружена плотным кольцом мифов. Чтобы бросить взгляд из современности на те события, редакция пригласила к себе историков Альберта Ненарокова, Вадима Дамье, Сергея Леонова, Ярослава Леонтьева и Дмитрия Зубарева.
На «круглом столе» родилась тема публикуемой ниже статьи, - из дискуссии в редакции выбраны высказывания, посвященные возможным сходствам и контрастам между 1917 годом и современностью.
Вадим Дамье
Неизвестная революция
В тридцатых годах российский анархист-эмигрант В. Волин выпустил в Париже книгу о русской революции. Он назвал ее достаточно характерно: «Неизвестная революция». Такой русская революция остается и шестьдесят лет спустя. И дело не в том, что историки все еще не знают тех или иных фактов — большинство фактов известно. «Неизвестная» она прежде всего потому, что до сих пор так и не удалось посмотреть на эту революцию с высоты заканчивающегося века, ответить на вопрос, какую роль она в действительности сыграла, какое место заняла в истории России и вообще истории XX столетия. Слишком много мифов сложилось вокруг этих событий. Вот главные из них: русская революция как важнейшее событие XX века; Октябрь как величайшая победоносная социалистическая революция; большевики пытались создать социалистическое общество, и их попытка окончательно потерпела крах в 1991 году. Или, с другой стороны, революция в России как результат темного заговора злокозненных сил, сатаинстов, сионистов, масонов, космополитов и так далее.
Мифы нагромождаются один на другой, иногда смешиваются в причудливых формах и обслуживают самые разные политические пристрастия. Но главное — мы так и не научились спокойно — ключевое слово! — и взвешенно анализировать собственную историю. Кажется, что 1917 год был только вчера. Разве можно, например, вообразить, чтобы в сегодняшней Франции открывали памятник «невинно убиенным» революцией королю и королеве, чтобы их причисляли к лику святых? Это никому не придет в голову.
Вторая причина «неизвестности» русской революции. Все основные исследования, проведенные в нашей стране как в эпоху правления КПСС, так и после нее, обращают внимание в первую очередь на деятельность различных политических сил, группировок, иногда личностей. Но никто еще не смог дать картину революции как дела народных масс, которые боролись за право самим управлять собой, часто независимо или даже против всех политических партий, споривших за власть. Вот эта народная история русской революции, сравнимая с гениальной книгой П. Кропоткина о французской революции, до сих пор не написана.
Как мне кажется, наиболее близко подошли к пониманию характера русской революции исследователи из числа сторонников рабочих советов в Европе в двадцатые — тридцатые годы. Это направление, представленное такими блестящими аналитиками, как А. Паннекук, Г. Гортер, О. Рюле или П. Маттик, в нашей стране практически неизвестно; в лучшем случае кто-нибудь припомнит скандально-бранчливый и не отягощенный аргументами памфлет Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме». Между тем именно эти люди впервые высказали совершенно неожиданную, даже парадоксальную, но очень интересную идею в связи с русской революцией.
Я подчеркиваю: речь идет не о Февральской, а именно о Русской революции 1917—1921 годов. По-моему, разрывать линию «Февраль — Октябрь — Кронштадт» неправильно и недопустимо для историков — это этапы одного и того же процесса- Никому же не приходит в голову, говоря о Великой Французской революции, выделять как отдельные революции события 1789, 1792 и 1793 годов. Искусственное разделение единого процесса у нас связано прежде всего с мифом, что Февраль носил буржуазный, а Октябрь — уже социалистический характер. Так представляли историю ленинисты и сталинисты, отождествляя социализм с властью их партии.
Так вот, критикуя большевиков, европейские сторонники рабочих советов пришли к интереснейшему выводу — в большевизме, по сути, не было ничего социалистического. Более того, историческая миссия большевиков состояла в том, что большевики открыли и проложили путь для торжества капитализма в России. Потому что, по мнению Паннекука, специфика, парадокс российской ситуации состоял в том, что капитализм в этой стране мог развиваться и победить только особым путем — как капитализм без буржуазии, роль которой играли государство, партия, номенклатура и технократия.
Почему же капитализм в России не мог и не смог победить и утвердиться иначе?
Вернемся на полвека назад от революции. В 1856 году империя терпит унизительное поражение в Крымской войне. Стремление сохраниться, нагнать конкурентов, продолжать мировую политику заставляло прежде всего экономически модернизировать страну. Отменяется крепостное право и начинается форсированное насаждение элементов капитализма сверху, что очень характерно для так называемых догоняющих стран. Подобно тому, как это было в Японии после «революции Мэйдзи», само государство создает инфраструктуру и банки, строит фабрики, заводы и железные дороги, которые затем передаются частному капиталу, если он оказывается в состоянии продолжать вести хозяйство. Финансировалась эта политика, как известно, в первую очередь за счет деревни, крестьянства. Но что получилось к 1914 году? В какой мере удалось России к этому моменту утвердиться на капиталистическом пути?
Здесь придется расстаться с еще одним распространенным мифом о том, что Россия была а это время среднеразвитой капиталистической страной. Социал-демократы и большевики считали страну более «европейской» и капиталистической, нежели она была в действительности,— они видели то, что хотели видеть. Да, в городах капитализм укрепился, но подавляющее большинство жителей обитали в деревнях, а российский рынок был слишком узким для того, чтобы буржуазные отношения пошли «вширь».