Такие же вещи, как эбьюз, у нас остались диковинкой, причем из числа тех, которые для подавляющего большинства взрослых не только не представляют актуальной проблемы, но вообще могут вызывать неприличный интерес только у завзятого любителя «клубнички».
Ну так выходит, нам нечего бояться? Нет оснований для паники? Увы, это не совсем так. Общественный организм не может переварить все и в любых количествах. Особенно если этот организм ослаблен, ослаблен не только тем, что вот уже десять лет живет в режиме экономических и политических потрясений.
— Вы просто отстали на двадцать лет,— говорят нам.— И у нас все было точно так же. Люди сопротивлялись, они далеко не сразу поняли, что сексуальная просвещенность — это свобода. А свобода — главный приоритет человека, живущею в демократическом обществе. Вы ведь совсем недавно перестали быть тоталитарным государством, все еще будет в порядке...
Что ж, мы и в этом смысле живем сейчас в уникальную эпоху, в эпоху, когда можно наблюдать так называемую параллельность времен. Особенно отчетливо это было видно в Минске, на фестивале детских театров.
В Минске мы одновременно увидели два витка сексуальной революции. Второй был представлен, разумеется, теми, кто опередил нас на двадцать лет,— театром из города Мангейма, а первый... первый показали хозяева фестиваля — минский ТЮЗ. Хотя нельзя сказать, что это была полностью самостоятельная работа. Пьеса была немецкая, режиссер тоже — X. Флаххубер. Спектакль назывался интригующе: «Про это не говорят».
В первых рядах сидели мальчики и девочки от шести до восьми. Сзади располагались взрослые — педагоги и родители. Была приглашена и молодежь — студенты педагогического института. Да, еще, пожалуй, важно добавить, что это была пьеса-игра.
Представление началось с того, что перед самым носом у детишек (сцены не было, и это тоже явно входило в режиссерский замысел) появились тетя, одетая дядей, и дядя, одетый тетей. В веселой тюзовской манере ряженые задали детям вопрос, к какому полу каждый из них на самом деле принадлежит. Дети, несмотря на маскарад, угадали правильно. Тогда последовал другой вопрос: а как, собственно, определить, кто мужчина, а кто женщина? Дети, еще не понимая, к чему клонят актеры, наперебой закричали: «Парик пускай снимет!», «Усы надо отклеить!». Характерно, что ни один ответ (а их было достаточно много) не вышел за рамки приличий, не нарушил те границы, которые приняты и в Москве, и в Минске между взрослыми и детьми.
Границу перешли взрослые. С шуточками и прибауточками они подвели детей к тому, что самое главное — другое. И стали со спортивной прытью раздеваться. Нет, не догола (это ведь пока первый виток, не забывайте!). До нижнего белья. Но зато потом другие актеры принялись рисовать углем на этом белье «самое главное». Рисовали и спрашивали у юных зрителей, как это называется. Дети сначала оцепенели, потом стали смущенно хихикать, отводить глаза, закрывать руками лицо, пожимать плечами. Наконец одна бойкая девчушка пискнула: «Щелинка!» (это белорусский вариант). «Правильно, умница!» — обрадовались артисты и поспешили дополнить... Справедливости ради надо отметить, что, кроме бытовых наименований, детям были сообщены научные: «вагина», «пенис», «фаллос», «половой член». (Ну да, это просвещение!) Правда, потом, когда речь зашла о самом-самом главном, и на вопрос, как это называется, та же самая девчушка пискнула: «Секс!», ведущий бодро дополнил: «А можно сказать: «Трахаться». Я, например, всегда говорю так!».
И актеры незамедлительно приступили к демонстрации процесса. Понарошку, конечно. Они неловко ложились то крест-накрест, то валетом и все время просили детей показать, как же нужно. Тут даже храбрая девчушка стушевалась. И тогда актеры ласково, но твердо подняли с места совсем уж юную зрительницу лет шести и подвели ее к «маме» и «папе».
Дело в том, что абстрактные мужчина и женщина по ходу спектакля очень быстро превратились в маму и папу. И это был особый, может, не для всех очевидный цинизм, потому что наши дети (про «ихних», просвещенных, судить не беремся) могут что угодно знать про мужчин и женщин, но, как правило, не переносят свои знания на родителей, автоматически вытесняя это из сознания как неприкосновенную тайну. Рационально такой феномен необъясним. Почему дворовый хулиган, ругающийся матом, напичканный похабными анекдотами, готовый говорить «про это» даже с классной руководительницей, кричит другому хулигану: «Это твоя мать трахается с отцом! А моя не такая!»? И украшая стены школьного сортира непристойными рисунками, никогда не изображает своих родителей? Вы спросите, откуда мы это знаем? Но ведь дети имеют обыкновение подобные художества подписывать. «Маша + Коля», «училка», «директор», всякие прозвища... Вот только «маму» и «папу» (или даже «мамку» и «папку») вы там не найдете.
Не отсюда ли уверенность многих подростков, что их тридцатипяти — сорокалетние родители уже старые, а следовательно, «не занимаются глупостями»?
Механизм образования внутренних табу настолько загадочен и сложен, что сколько ни рассуждай на эту тему, многое так и останется неясным. Но нам ясно одно: растабуирование сакрального, пусть даже в угоду самой безупречной логике, к которой, собственно, и апеллируют поклонники либерализма, не может пройти безнаказанно.
Не может и не проходит. Распространение эбьюза на Западе среди нормальных людей — это, конечно же, следствие «гибели богов». И, увы, не единственное.
Но вернемся к спектаклю. Там было еще много интересного. Например, детям открытым текстом сказали, что онанизмом заниматься очень приятно («дюже приємно» по-белорусски), и только глупые взрослые могут это запрещать. Тема была освещена достаточно подробно. Артисты, хохоча и гримасничая, пели под гитару: «Що приємно, то нэ стыдно!». И, разумеется, вовлекли в хоровое пение весь зал.
Основным аргументом главного режиссера минского ТЮЗа М. М. Абрамова было то, что такой спектакль сейчас остро необходим: «Ведь должны же мы были что-то противопоставить потоку грязной порнографии, которая льется на наших детей с экранов телевизоров! Нашей задачей было показать детям, что это можно делать красиво, задорно, весело. Должно же быть нормальное сексуальное просвещение!».
Однако внимательно следя за реакцией детской аудитории, мы убедились, что как раз цели просвещения-то и не были в ходе спектакля достигнуты. Все, что говорилось в первом действии (чем мужчина и женщина отличаются друг от друга и что они делают друг с другом), дети уже знали. Содержание же второго действия (устройство внутренних половых органов, физиологические основы оплодотворения, процесс беременности и родов) еще не находилось, по терминологии психолога Л. Выготского, «в зоне ближайшего развития», и дети просто ничего не усвоили.
Но зато было усвоено другое: что со взрослыми и с детьми противоположного пола можно (и даже нужно!) говорить «задорно и весело» о стыдном. Более того, стыдное оказывается вовсе не стыдным, ибо «что приятно, то не стыдно».
Нам кажется, что сейчас наступил момент, когда в самом прямом смысле слова от каждого из нас зависит восстановление или, наоборот, окончательная потеря иммунитета. Иммунитета к самым разным социальным болезням, в том числе и к разрушению традиционных культурных норм, уничижительно именуемых «совковой психологией». И ссылки на государство, занятое совсем другими делами, и на бессилие слабого бесправного человека не могут служить оправданием. В конце концов никто сейчас, держа пистолет у виска, не заставляет перенимать западные образцы поведения и воспитания. Как никто не мешал красным от стыда родителям взять своих детей за руку и вывести из минского ТЮЗа прямо посреди веселого «просветительского» спектакля. Но ни один этого не сделал. Видимо, боясь показаться замшелым и дремучим.
Что ж, хозяин — барин. Только не забывайте, что за «а» всегда следует «б». И это только начало алфавита. И алфавит — длинный. ·
Продолжение следует.
Борис Силкин
В поисках будущих «нобелистов»