В середине 1996 года в университетском городке Тусон штата Аризона завершился сорок седьмой международный конкурс науки и инженерии для школьников. Из 1071 участника, представлявшего сорок стран мира, жюри отобрало 665 победителей, наилучшим образом проявивших себя в шестнадцати областях знаний. Общая сумма премий, врученных им, составила более миллиона долларов.
Восемнадцатилетняя школьница Наоми Бейтс из Франклина, что в штате Западная Вирджиния, использовав сорокаметровый телескоп, обнаружила высокоскоростные потоки газов в галактиках. До нее это никому не удавалось, а теперь поможет прояснить некоторые процессы, приводящие к рождению новых звезд и целых галактик. Интересно, что для юной астрономки это не первый знак отличия: ранее она уже побеждала в организованном компанией «Вестингауз» «Поиске талантов» и удостоилась там стипендии для получения специального образования. Отныне ее дальнейший жизненный путь представляется весьма определенным .
С Наоми первую премию делит Джон Тассинари, моложе ее на один год. Этот старшеклассник Брейнтрийской школы в Массачусетсе сконструировал самолетное крыло с такой поверхностью, которая сводит к минимуму сопротивление воздуха, в то же время повышая подъемную силу. Такая конструкция улучшает способность воздушного судна взлетать на короткой полосе, быстро «вскарабкиваться» ввысь и позволяет сэкономить немало горючего.
Оба лауреата получают премию имени Гленна Сиборга, дающую право за счет устроителей конкурса поехать в Стокгольм, чтобы присутствовать там на торжественном акте вручения Нобелевских премий 1996 года.
Средняя школа ничем доселе не примечательного флоридского поселка Брадентон отныне будет гордиться своими учениками Марком Эсформесом и Джейсоном Герстенбергемом. Эти юноши совместно разработали компьютерную проірамму, с помощью которой можно воспроизводить активность вирусов и их взаимодействие с иммунными клетками организма. Ребятам будут оплачены все расходы на поездку в Бразилию на Международную южноамериканскую выставку.
Новую оригинальную конструкцию лодки — каяка предложили гавайцы Дейвид Мацумото, Марвин Кавабата и Кристофер Ни Юэн То — все учащиеся одной из школ Гонолулу. Им дано право присутствовать на «Соревновании молодых ученых», проводимом в Хельсинки под эгидой Европейского Союза.
Катрин Слимак провела исследование того, как реагируют дождевые черви, фруктовые мухи и рыжие муравьи на применение большого количества пестицидов. Скоро родная Вест-Спрингфилдская средняя школа будет провожать свою выпускницу в Международный летний институт при Вейцмановском институте наук (аналог академии) в Реховоте (Израиль); специальная стипендия послужит девушке наградой.
Помимо стипендий и средств на оплату всех поездок каждый победитель получил еще и по пять тысяч долларов, которые он может потратить на книги, научные приборы, реактивы,— словом, на все, что ему понадобится для дальнейших исследований. И все эти расходы когда-нибудь превратятся в доходы, если не для шести корпораций, выступивших спонсорами, то уж для общества в целом — наверняка.
Зиновий Михайлович Каневский
Он никогда не праздновал свой день рождения. И мы долго не знали, почему. Потом узнали — при родах умерла мать...
Смерть в самом начале жизни, крушение того, что должно было стать судьбой. Это — как лейтмотив, как рок вновь проходит через его жизнь, и снова на самом взлете, в начале. Окончен институт, рядом — любимая женщина, полно друзей, переполняет счастье, надежды, планы. Можно остаться полярником — север — вечный магнит; можно отдаться музыке — отличные руки пианиста, прекрасные педагоги, безупречный слух. Что выбрать?
Те двадцать часов, что он полз на Новой Земле в лютый мороз навстречу ураганному ветру, вместили крушение жизни. Опаленный страшной бедой, без двух рук и без ступней ног, он вышел из боли и страданий в тишину и опустошение... В воспаленном мозгу белые снежные вихри рвались и выли, сметая и унося с собой всё, и его тоже. Он жалел, что вышел оттуда.
Шли годы. В редакцию он пришел подтянутым, серьезным и... смешливым, веселым. Шутки и смех, когда он был здесь, не умолкали. Уже поднимаясь по лестнице, знали — пришел Зиновий. Так было двадцать восемь лет подряд. Сейчас, когда его уже нет, нам кажется, что это —- как миг, как вздох.
Мы редко задумывались, как он справляется с жизнью, с бытом — он во всем был с нами наравне — только лучше. И уж совсем мало старались понять, как он преодолел свою беду? Будто взял и отодвинул ее и стал жить так, как будто ее не было. Как стал автором четырнадцати книг и десятков статей? Как езднл по командировкам на Север, преподавал в институте, работал в Географическом обществе? Что «вело», давало импульс, энергию? Год прошел с его смерти.
Перед нами его воспоминания. И кажется, что они приоткрывают завесу над этой тайной. Кажется, можно понять. А может быть, и чему- то научиться?
AD MEMORIAM
Зиновий Каневский
Страницы воспоминаний
Совсем недавно я наткнулся в дневниках Корнея Ивановича Чуковского на любопытную мысль о том, что человек должен приступать к написанию мемуаров в возрасте шестидесяти двух лет. Почему, по каким таким соображениям? Это осталось неясным, но сама цифра меня вполне устроила. Сам того не зная, я «попал в яблочко»: начал писать первую книгу своих воспоминаний в возрасте шестидесяти двух лет...
Мы очень любили друг друга, тетя, дядя и я. Люди формально малообразованные, неначитанные и, прямо скажем, неинтеллигентные (опять же формально), они были очень сердечными, добрыми, терпеливыми и, я бы сказал, мудрыми. Во всяком случае, в вопросах моего воспитания, да не покажется это утверждение нескромным с моей стороны. Дядя был рядовым служащим в какой-то конторе, тетя с моим появлением на свет оставила работу продавщицы в шляпном магазине, и потому баловать меня сугубо материально они были не в состоянии, но, конечно, все лучшее, все вкусное и редкое для тридцатых годов я получал, а они этим по праву гордились.
Мамины родители, бабушка и дедушка, принимали посильное участие в нашей повседневной жизни, тем более что обитали по соседству, на Большой Серпуховке. Бабушка была внешне строгой, дедушка позволял мне все. Он ежедневно являлся в наш дом в обеденное время и, наотрез отказываясь сесть к столу, молча наблюдал, как я ем. Тетя Соня всякий раз вскипала:
— Папа, ну зачем вы (именно такое обращение у них было принято) все время шпионите за мной? Неужели вы не понимаете, что ребенок сыт и ухожен и кормлю я его не какой-нибудь отравой, а самым лучшим с Даниловского рынка?! Как вам не стыдно, папа, подозревать меня в том, что я плохо за ним слежу! Невозможная картина, я пожалуюсь Исаю, пусть вам перед зятем будет неловко!
На что дедушка, бывший кузнец, стиснув свои жилистые кисти с отбитым большим пальцем на левой руке, тихо-тихо бормотал на смеси русского и еврейского:
— Ты, Соня, должна кормить его еще лучше, он же а нэйзеле, сиротка, он нашей незабвенной Гинды (Зины) сынок...
У меня сжималось сердце от жалости к себе, к ни в чем не повинной тете Соне и к бабушке с дедушкой, которым было суждено пережить девятерых из ниспосланных им небом двенадцати детей...
Уже в раннем возрасте, не ведая слова «самоотверженность», я понимал, что тетя Соня готова ради меня на все. Я заболел дифтеритом, и она сумела притвориться, будто заразилась от меня, чтобы вместе со мною оказаться в больнице. Наш класс отправили в начале войны в эвакуацию под Рязань, и она нанялась нянечкой, чтобы не оставлять «сиротку». Ну а уж на Урале, где всем эвакуированным доставалось лихо, чего только она ни делала, где только ни подрабатывала, лишь бы се ненаглядный Зиночек (такую нежную кличку я пожизненно получил у близких) был в полном порядке!
А дядей Исаем я стал гордиться уже позже, можно сказать, в зрелом возрасте, когда начал осознавать, как говорится, политическую ситуацию в стране. Сам он никогда на эти темы не высказывался из осторожности и робости, которые, увы, легко принять за трусость, однако как раз трусом-то он и не был, как выяснилось.