полям лавандовым, оранжевым пескам.
Гори! Воспламеней, заполыхай!
Сгорят лохмотья, ссыпется труха,
останется основа, ось, ядро.
Как будто ты с рубинами ведро –
гори! Весь смысл в этом – удивись.
Гори, как будто это твой девиз.
Пусть рушится фундамент, коли худ.
Пусть видно будет далеко вверху,
как ты пылаешь. Смейся и пляши!
Гори до синих инеем вершин!
Гори во имя и наперекор.
Гори закатной огненной рекой.
Гори не почему-то, не из-за.
Гори, поскольку не гореть нельзя.
Полина Жандармова
***
я видел Бога. Он звал меня.
и вороного за мной коня
манил суровый и хмурый взгляд.
я видел Бога. я видел ад:
вокруг растаявших воск-свечей
плясали ровно сто пять чертей,
а сто шестой улыбался мне
на вороного верхом спине.
шептали свечи, что я на дне.
и чёрный вился вокруг огонь
и в нём сгорали и я, и конь,
но видел Бога. Ему внимал.
не замечая тот адский бал,
не замечая красы коня,
во взгляде хмуром искал себя.
но находил всё из раза в раз
лишь блеск печальных и чёрных глаз.
в них – обречённость, по кругу бег.
и, забывая, кто человек,
а кто уставший от бега конь,
на гриву я положил ладонь.
и мы шагнули вперёд вдвоём,
объяты верой, слепым огнём
и блеском нового солнца дня.
я вёл безмолвно с собой коня.
и понимал: в этом сон-бреду.
себя веду я. себя веду.
Егор Завгородний
Русский рок
саше, вове, лёше
/имена на обломках/
Когда всех нас,
голубоглазых парней земли,
поведут на убой,
мама,
поставь за меня
в разрушенном храме
хэштег.
И как бы ни был велик восторг
от горящих кострами глаз
конвоира-бога:
нас завалит не страшный препод,
а белый снег.
И из всех
перебитых костей и растянутых ртов
послышится наша последняя песня,
и скрипнет подошва атланта,
который поднялся с кортов,
и небо теперь далече,
чем было до.
Я не верил в способности бога
к делению,
но теперь наплодили крестов,
и я верю в то.
Мама,
прости,
но мне некуда больше стареть.
Такая судьба,
даже громче:
такой вот рок.
Девяностые, нулевые,
мне двадцать:
первая седина,
синие вены,
серые стены.
Хлоп.
Алексей Зайцев
***
Стал человеком гамадрил.
И понял, что перемудрил.
***
У меня развязался шнурок –
и теперь мною правит рок.
И теперь, опуская стопу,
я испытываю судьбу.
Я давно б его завязал,
но смотрю прохожим в глаза
и читаю в них: «Во даёт!
Он бесстрашно идёт вперёд!»
Героический свой поход
растянул я на полчаса.
А потом – растянулся сам.
Анна Закревская
Дом, в котором
С первым шагом за странную дверь будь готов позабыть своё имя,
На втором цыганёнок Шакал у тебя конфискует часы,
После третьего сможешь понять тайный шифр объявлений на стенах,
А четвёртый ты сделаешь сам, если будешь к Изнанке готов.
Этот серый в подпалинах зверь – может, съест, ну а может, обнимет,
Эта девочка с морем в руках видит синие-синие сны.
Не пытайся смотреть на меня. Лучше следуй за собственной тенью,
Но не слишком-то верь голосам, что слышны на границе миров.
Чёрной краской залито окно – потому, что иначе не выйти
За пределы себя самого, чтобы волком бежать через лес
На далёкий маяк жёлтых глаз благородной хромающей птицы,
А под утро вернуться босым, наследив в коридоре пустом.
Капли крови не станут вином. Кто-то должен быть найден убитым.
Помни: Стая превыше всего. Одиночки не выживут здесь.
Дом останется в каждом из нас, и когда-нибудь всё повторится...
У тебя будет маленький сын.
Пусть играет с волшебным пером.
Григорий Зингер
***
Стрелка часов – стройна –
ставит на стол печаль.
Чайки наперебой
сизые волны хвалят.