— Павел Михайлов, — тихо прошептал Семен Семенович. — Идемте потихоньку обратно, — серьезный он человек.
Потерпевший не унимался:
— Не видишь, что ли, что по чучелу стреляешь, голова твоя несознательная!
— А ты чего в манок подманиваешь? Ты-то сам сознательный, да? — раздался чей-то дразнящий голос.
— Как «чего подманиваю», когда здесь с вечера селезень крикливый в камышах сидит… Это, я думаю, понимать надо.
Мы с Семеном Семеновичем тихо отступали на прежнее место!
— Удивляюсь, — рассуждал мой приятель, — как такой шантрапе только билеты на правд охоты выдают! Я бы всех бессознательных лишил права охоты.
— Да вы же сами хотели утку бить! Это же не полагается.
— Опять же я сознательно хотел, потому на Щадиловом иначе нельзя. Сами видите, что тут творится… Безобразие!
Не успели мы подойти к шалашу, как услыхали где-то вдалеке несколько выстрелов, которые тонко раздавались в прозрачном утреннем воздухе.
— Ломовские вдарили, — прошептал Семен Семенович. — Гляньте на часы: через шесть с половиной минут утки будут здесь, это уж официально.
Щадилов пруд замер и как бы насторожился в ожидании прилета ломовских уток. Все кругом приняло выжидательный. вид. Минуты казались бесконечно долгими.
— Гляньте-ка на часы, много ль времени прошло? — спросил мой нетерпеливый приятель.
— Прошло ровно шесть минут.
— Приготовьтесь, сейчас должны прилететь.
Действительно, не прошло и нескольких секунд, как над нашими головами раздался характерный прерывистый свист утиного полета.
Восемь крякв, вытянув длинные шеи, высоко летели над прудом. Произошло нечто странное: притаившиеся по шалашам и в кустах охотники, которых неожиданно оказался здесь целый отряд, принялись с остервенением подманивать уток манками всех сортов и оттенков. Каждый хотел подманить уток поближе к себе. Поднялся дикий, ни на что не похожий концерт, в котором больше всех выделялся трескучий и голосистый роговой манок Семена Семеновича. Он играл на нем с таким надрывом, точно желал отпугнуть от себя всех и вся.
А утки… О, глупые утки!.. Описав над прудом круг, другой — они снизились и, не взирая на какофонию манков, полетели над самой водой с явным намерением сесть.
Не удалось, однако, диким птицам опуститься на воду. Вопреки предсказаниям Семена Семеновича, ружье вязовского Мишутки на этот раз не дало осечки, ибо громкий выстрел раздался из предательского Мишуткиного куста. Утки мгновенно круто забрали кверху, что и послужило сигналом к дружному, но безрезультатному залпу щадиловских охотников.
Дробь засвистала во всех направлениях, зашуршала по кустам.
— Вот завсегда так стервец Мишутка напакостит, — вымолвил Семен Семенович, опуская свою чудовищную шомполку. — Человек никакой совести не имеет, а туда же, в охотники прется… Закурим, Владимир Сергев.
— Семен Семенович, а ведь это небезопасная охота: тут того и гляди глаза дробью повыхлестнут.
— Очень просто… В третьем году мне на этом самом месте четыре дробинки в рожу залепили… К доктору Никитскому ходил. Очень специальный он доктор. Три дробинки вытащил! Четвертая сама вышла.
Семен Семенович указал на свой подбородок, на котором белелись шрамы.
— Кто же вас так разукрасил?
— Не иначе, как вязовский Мишутка… А ведь не сознается, стерва…
Я невольно проникался уважением к мужеству и стоицизму Семена Семеновича, который, уже будучи покалечен на этом самом Щадиловом пруду, тем не менее ежегодно приходил сюда, подвергая себя новым опасностям.
Но вот снова в тихом воздухе тихонько звучат далекие частые выстрелы. Через 6 минут 30 секунд к нам прилетают те же восемь крякв. Опять симфония манков, опять пальба, опять утки забирают в вышину и исчезают в ломовском направлении. Через несколько минут оттуда доносятся отдаленные залпы, и утки в третий раз прилетают к нам, совершая свой путь с математической точностью в 6 минут 30 секунд… Теперь их уже только семь штук.
Семен Семенович восклицает:
— Стервецы ломовские! Подшибли-таки одну. А ну, городские, наподдай…
Бац, бац, ба-бах…
И кряквы улетают…
Получается нечто вроде игры в лаун-теннис между ломовскими и городскими охотниками, которые вместо мяча перебрасывают друг другу диких уток…
Но вот, когда в четвертый раз городские охотники отбили атаку диких уток на Щадилов пруд и принялись закуривать, рассчитывая на законный отдых в течение 13 минут, — тут-то совершенно неожиданно для всех, откуда ни возьмись, прилетели шесть пестрых нырков, которые как ни в чем не бывало уселись на воде посередке пруда против плотины.