А я... меня уже было не остановить.
Я. Потому что я обожаю её, потому что я без ума от Китая. Мне ещё далеко до знатока, но я буду, буду, буду изучать всё, что связано с этой необыкновенной страной.
Китаец улыбнулся своей по-голливудски белой и ровной улыбкой, в ней была лёгкая снисходительность, мол, есть же на свете сумасшедшие иностранцы. Он пустился в пространный монолог о китайской культуре, китайской природе, китайских достопримечательностях. Он говорил очевидные вещи, и я не слушала его, только смотрела на его не то мечтательное, не то развратное лицо, и, видимо, было что-то странное, какой-то новый блеск в моих глазах, отчего Валерия бросила на меня короткий взгляд, подняла брови и нахмурилась.
Затем мы обменялись контактами. В WeChat у меня на аватарке стоял мой собственный рисунок, изображение наложницы Юй-цзи, героини пекинской оперы. Она стала новым поводом для восхищения.
Китаец. Ого! Чжан Гожун!
Нет бы сказать: Юй-цзи. Видимо, сей молодой человек смотрел фильм, но не удосужился посмотреть оперу. Что же, решила я, пусть будет Чжан Гожун. Я кивнула.
Китаец. Ты знаешь "Баван Бе Цзи"
Я. Да, конечно, это замечательный фильм. Я видела его несколько раз.
Китаец. Судя по всему, он тебе понравился!
Я. Ещё бы! Многие считают его спорным, но я от него в восторге. Чжан Гожун играет прекрасно, просто прекрасно.
Китаец. Жаль, с ним больше нет стоящего кино. А эта роль оказалась для него... определяющей судьбу, что ли? Он ведь, как и его герой...
Я. Знаю, знаю. Покончил с собой.
Вот и всё. Кажется, я затмила Валерию.
Майк заскучал и решил отвлечь меня от высокодуховных разговоров. Пригласил на танец. Мы пошли на танцпол, где под ужасно громкую музыку вдохновенно зажигали люди всех возрастов и рас. Танец был похож на игру: то сближаясь, то расходясь, мы с Майком выделывали чёрт знает какие фигуры. Бьюсь об заклад, со стороны это выглядело не очень эстетично. Современные танцы - штука странная: чтобы танцевать, не нужно учиться, не нужно ничего уметь. Я отплясывала всё яростнее. Когда появилась угроза прикосновений, я поспешила ретироваться, представив, что было бы, очутись на месте Майка красавец-китаец.
После третьего коктейля Оля опьянела. Я перерыла клуб в поисках своих талончиков, которые куда-то запропастились. Китаец повёл меня к барной стойке и на собственные деньги купил очередную кокосовую гадость. Я пила, он что-то говорил, должно быть, всё те же очевидные вещи из разряда "просвети глупого лаовая". Валерия пристроилась сзади и пыталась участвовать в разговоре. В красном свете барных ламп лицо моего собеседника утратило лощёную маслянистость, все его недостатки скрылись, и я смотрела, смотрела, смотрела на него, пока усталость не напомнила о себе. Я без сожалений отошла к столику, где негр и американец слушали Олины потешные речи.
Я (Оле, по-русски). Пойдём. Уже полночь.
Оля. Давай останемся. Ещё на полчасика! Пожалуйста!
Я. А ведь завтра занятия...
Оля. Полчасика!
Я. Хорошо, хорошо... (не сдержавшись) Ах, этот китаец, он так мне нравится!
Оля. Этот "синий"? Так что же ты тут стоишь? Беги к нему, беги!
Несмотря на реплику, случайно вырвавшуюся у меня, засиживаться в клубе в мои планы не входило. Однако пришлось ждать Олю. Китаец с Валерией прошли за столик, а негр напоил нас чем-то крепким. Одним глотком осушив рюмку, я отпустила парочку плоских шуточек про то, что Оля не русская, раз пить не умеет. Китаец глядел на меня как-то загадочно и отрешённо. Я почти не замечала его взгляда. Поминутно проверяла время на телефоне. Хотелось спать.
Через полчаса мы с трудом оторвали Олю от сигарет, коктейлей и негра с американцем. Ушли.
Медленно - через полупустые улицы - к общежитию. Оля чересчур весело болтала. Валерия качала головой.
Валерия. Нам сегодня повезло с компанией. Американец, правда, не очень мне приглянулся. А вот китайский парень... он классный.
- Да, - подтвердила я. - Да.
И Оля многозначительно хихикнула, представив, видимо, в своём опьянении какие-нибудь несбыточные, радужные картины.
Так завершился длинный воскресный день.
4.
Нет-нет, меня даже не клонило в сон на следующее утро, я спокойно сидела на уроке, учила слова и отвечала на вопросы учителя. На перемене в коридоре встретила Валерию, которая сообщила, что Оля на занятия не явилась (мы с Олей были в разных по уровню группах: она знала китайский хуже).
Валерия. О, мне так неловко! Ведь это я отчасти виновата...
Я. Да и я тоже. Надо было раньше её оттуда увести. Ну, ничего, пусть человек отдохнёт немного.
После размеренного, скучноватого урока чтения мы, влившись в многочисленные потоки студентов, устремились в столовую. Японка Касуми, с которой у нас был только один общий язык для общения - китайский, предложила мне сходить в корейский ресторан. Я согласилась. Любители вкусно поесть не ограничиваются дешёвыми столовыми, даже если их кредитки заглатываются банкоматами. Еда стоит больших расходов. Еда дарит нам великое наслаждение.
Однако еда в корейском ресторане даже не думала дарить наслаждение искушённым гурманам. Мы с Касуми поковыряли невкусный рис с невкусными приправами и пожалели потраченных денег. Я тут же рассыпалась в похвалах местному японскому ресторанчику, чем привела Касуми в восторг. Она любила, когда её страну или, по крайней мере, кухню её страны хвалят иностранцы. Разумеется, я не стала уточнять, что китайские блюда мне куда больше по вкусу, чтобы не оскорблять милую японку-патриотку.
Зато я поведала ей о вчерашнем походе в клуб, о том, как представители трёх мировых рас до того напоили мою бедную подругу Олю, что сегодня она не дошла до учебного корпуса. В самый разгар рассказа Оля, лёгкая на помине, написала мне. Сообщила такую новость, что я глазам своим не поверила.
"Американец сказал, ты понравилась китайцу".
Касуми с интересом воззрилась на меня: на моём лице отразилось невообразимое торжество, нет-нет, не радость, именно торжество, полное самодовольства и гордости. Такой экземпляр - и заявил, что я ему "понравилась"!
Касуми. Что-то произошло?
Я. Я понравилась одному китайцу...
У Касуми начался приступ умиления, который, по мере моего углубления в суть предмета, постепенно шёл к апогею.
Я. Он очень хорошо говорит по-английски.
Я. Он много знает о китайской культуре.
Я. Он красив.
Последнее утверждение привело Касуми в такой восторг, что мне стало немного боязно: японка прижала ладони к щекам, открыла рот, не издавая при этом ни звука, и уставилась на меня. Глаза её блестели. Так прошло секунд пять, а после корейский ресторан огласился восклицанием Касуми, чем-то вроде долгого, пронзительного и свистяще тонкого: "А-а-а-а!" Оборвав его, Касуми заговорила, но речь её состояла всего лишь из одной фразы: "Как мило! Ой, как мило!" После каждого слова пронзительный возглас повторялся. Наконец Касуми успокоилась.
Касуми. А есть фотография?
Я. Нет, конечно. Возможно, мы ещё встретимся, вот тогда-то я его сфотографирую, специально для тебя.
На сей раз приступ умиления был немного послабее.