Мистер Арчибальд Клерк ел и пил усердно, не произнося ни слова. За кофе он налил себе рюмку виски, закурил сигару и, протянув нам руку, торжественно произнес:
— Господа! Благодарю вас.
За что он нас благодарил, — за завтрак или за спасение, — осталось неизвестным.
После этого он начал свое повествование, тщательно обдумывая выражения и, как мне казалось, самый рассказ. Я, конечно, не буду воспроизводить в своем рассказе тех смешных ошибок, которые он делал на каждом шагу, в построении фраз и произношении, и буду переводить все меры на метрическую систему.
— Конечно, вы слышали имя Корбет. Из Филадельфии. Нет? Впрочем, это естественно. Во Франции могут не знать о существовании скромной четы, которая сделала все великие открытия последних лет, но имела несчастие делать их после того, как другие ученые успевали опубликовать о своих. Эдиссон, Кюри, Вертело, Маркони, Ренар не изобрели ничего, что не было бы изобретено моим зятем Рандольфом и моей сестрой Этель Корбет, но только они изобрели все это немного раньше. Каждый раз оказывалось, что когда мои несчастные родственники доводили свои испытания до конца, какой-нибудь другой ученый уже извещал мир о своем открытии. «Слишком поздно», — казалось, было их девизом. Вот почему вы их не знаете.
У нас это — знаменитая чета; недавно еще газеты восхваляли их несокрушимое мужество. Дело шло об опытах над усовершенствованием подводных лодок. В течение последних месяцев они с беспримерным усердием работали над подводными лодками, аэростатами, аэромобилями, — словом, над всеми не вполне обычными способами передвижения. И вот… и вот… Я извиняюсь за то, что говорю так медленно. Ваш язык стесняет меня, он сковывает мою мысль. А затем прошу вас никому не передавать того, что вы услышите, потому что тайна, которую я вам открою, принадлежит не мне.
Итак, продолжаю. 18 августа я уже собирался уходить из конторы, когда мне подали телеграмму с подписью Этель Корбет: «Прошу мистера Арчибальда Клерка, старшего бухгалтера кабельного завода «Братья Реблинг в Трентоне, Пенсильвания», прибыть без промедления в Бельмонт».
Это приглашение заставило меня задуматься. Небольшое недоразумение, происшедшее когда-то между моей сестрой и мной, послужило причиной того, что мы не виделись с ней уже давно. Что случилось и как мне поступить? Ехать ли? Но текст телеграммы, подробный, полный излишних, на мой взгляд, слов, показывал, что мой приезд был крайне необходим. Вероятно, были какие-нибудь важные причины, заставлявшие ее обращаться ко мне. В конце-концов, родственные чувства к чему-то обязывают. Через час после этого поезд Пенсильванской железной дороги доставил меня на станцию «Западная Филадельфия», а затем я нанял кэб, который доставил меня в Бельмонт. Там Корбеты жили в живописном Фермоунт-Парке на берегу реки, удобной для опытов подводного плавания.
Кэб проехал через западный квартал, переехал через мост и очутился в тени огромных деревьев. Пока мы ехали, настала ночь, но звезды так светили, что я издали мог различить дом моего зятя. Это совсем небольшой скромный домик, кажущийся еще меньше рядом с огромными зданиями мастерских и гаража, расположенными на обширном ровном лугу.
Я увидел домик издали, и сердце мое сжалось. Во всех трех зданиях освещено было только одно окно домика. Ночная жизнь Корбетов вошла в поговорку у соседей; каждую ночь стеклянная крыша мастерской посылала в небо целый столб света; каждую ночь горели яркие огни в гараже. Поэтому темнота во всех трех зданиях заставила меня предположить что-то недоброе.
Меня встретил негр Джим; он провел меня в комнату зятя, единственную, которая была освещена. Рандольф лежал в постели весь желтый. Мне показалось, что у него был жестокий приступ малярии. Сестра сейчас же присоединилась к нам. За последние четыре года я видел ее только на портретах в журналах. Она почти не изменилась. Одета она была, как всегда, в платье мужского покроя, ее короткие волосы лишь слегка поседели, несмотря на ее преклонный возраст.
— Здравствуйте, Арчи, — сказал мне зять. — Я не сомневался в том, что вы исполните нашу просьбу. Мы нуждаемся в вас.
— Чем могу служить?
— Помочь нам…
— Не утомляйся, — перебила его сестра. — Я все расскажу и покороче, потому что время не терпит. Арчи, мы построили… Нет, успокойся, Ральф болен не опасно, но врач ни в каком случае не позволяет ему вставать с постели и выходить из комнаты. И не перебивай меня больше. Мы построили в полной тайне, — Ральф, Джим и я, — очень интересную машину. Боясь, что кто-нибудь и на этот раз опередит нас, мы решили испытать ее, как только она будет готова. К несчастью, эта болезнь вмешалась в наши дела. Сегодня мы должны испытывать машину, а Ральф слег. Отсрочить испытание нельзя, а для пробы нужны непременно трое. Ральфа заменю я. Джим заменит меня, а для того, чтобы заменить Джима, у меня нет никого, кроме тебя. От тебя не потребуется никаких особых усилий, никаких Знаний. Во время испытания ты должен будешь соблюдать известную дисциплину, а после испытания мы тебя попросим только молчать. Я знаю тебя, Арчи. Лучше тебя никто не исполнит этого дела. Хочешь ты нам помочь?
— Согласен. Забудем все, сестрица. Я готов делать все, что вам нужно.
— Предупреждаю, что мы будем подвергаться некоторой опасности.
— Я не трус.
— Кроме того, опыт, который мы будем проделывать, поставит нас в очень необычное положение; скажу просто, что в нем будет нечто чудовищное.
— Безразлично. Я уже сказал, что готов помогать вам. Покажи мне комнату, где я мог бы выспаться. Я сейчас же лягу, чтобы завтра с утра быть готовым.
— Завтра? — воскликнул Корбет. — Совсем не завтра, а сейчас! Уже одиннадцать часов. Идите, друзья мои, идите, не теряйте времени.
— Как, сейчас, ночью?
— Да, — быстро ответил Рандольф. — Наш опыт должен по необходимости происходить снаружи и в темноте. Если бы мы устроили его днем, неужели вы думаете, что эти проворные инженеры не подсмотрели бы?
— Так опыт произойдет не в доме? Что же это, наконец, такое?
Этель волновалась.
— Довольно разговоров. Иди, раз ты согласился, — сказала она решительно. — Все готово. Вид аппарата заставит тебя понять назначение его лучше всяких об’яснений. Переодеться? Надеть блузу? Не к чему. Нам не нужны переодевания, мы не на сцене.
— До свиданья, Арчи, — сказал мне Ральф. — До завтра.
— Скажи, пожалуйста, — обратился я к сестре, — он сказал мне «до завтра». Вы хотите увезти меня куда-нибудь? Но ведь Ральф говорил, что днем мы не должны показываться. Что же, мы будем стоять где-нибудь? Где мы проведем день? Куда мы едем?
— В Филадельфию.
— Ну, вот! А где же мы, по-твоему?
— Конечно, в Филадельфии. Но мы опишем большой круг и вернемся сюда же.
Я умолк, чувствуя, что сестра не скажет мне ничего определенного, и решил наблюдать и делать самостоятельные заключения. Этель не хотела привлекать внимания ротозеев и шпионов, поэтому в доме и в мастерской все было темно. Я шел за сестрой по длинному коридору и вышел затем в мастерскую.
Там было светлее. Бесчисленные звезды и поднимавшаяся луна освещали расставленные повсюду странные предметы. Чтобы дойти до другого конца, нам пришлось пробираться среди невообразимого беспорядка, шагать через препятствия, обходить какие-то странные машины, с торчащими крыльями, как у мельницы. Этель двигалась среди этого хаоса без всякого затруднения, я же то-и-дело спотыкался и ударялся, то боком, то ногой, о какие-то торчащие части и, наконец, упал на что-то мягкое; это была оболочка воздушного шара. Когда я поднялся на ноги, то запутался в крыльях какой-то деревянной птицы. Когда мы, наконец, очутились в гараже около Джима, я вздохнул с облегчением. Гараж был огромный, как храм; в нем находилось несколько аэростатов. Они были расположены вдоль стен и имели самые разнообразные формы: круглые, веретенообразные, овальные. Посредине гаража тянулось что-то блестящее, длинное. Этель указала мне на этот аппарат и сказала: