И они уходят за кладбищенскую ограду в ночной город оплакивать свое место скорби. Каждому — свое!
Стряхнув наваждение, я опомнилась и крикнула вороне:
— Зачем мне это показали? Что я могу сделать?
— Понять! — Отозвалось безмолвие.
Серая вестница склонила голову на другой бок, последний раз курлыкнул, и тихо взлетела, растворившись в тумане.
Я простилась с тенями своих близких. Испросив у них прощения за редкие посещения, двинулась в обратный путь. Маршрутка постепенно заполнялась людьми. Туман совсем осел, прояснилось, и открылись горизонты дня. Вдоль дороги ровными рядами высились бетонные опоры, и мой взгляд болезненно выхватывал те из них, которые были скорбно окантованы венками или цветами. Они стояли, склонив головы фонарей. Они тосковали…
«…Память горя велика,
глухая память боли.
Она не стишится, пока
не выскажется вволю»
А. Т. Твардовский
«Дом у дороги»
Каково же, братцы, нам в субботний вечер,
Распрямить под паром розовые плечи.
Мыслить о высоком после жаркой баньки
И холодным квасом насладиться с банки.
Каково же, братцы?
Как дурманом манит аромат берёзы!
Головокруженье, пряный дух, серьёзный…
Милая, родная, не пьяна — устала.
— Ой, не зря ты, мама, с зорькой ранней встала!
Как дурманом манит!..
На полках дубовых веничку не жалко
Походить по спинам жадно так и жарко.
И душа, и тело молоды, красивы.
— Есть в заначке порох!
— Есть в нас сок и сила!
Веничку не жалко…
Стёпка, старший братец, от всего в восторге —
С юмором подначил: «Дай парку, Георгий!»
Красен каждый мускул, на свету играя,
Лучше русской баньки — нет земного рая.
Ну, поддай, Георгий!..
Друг ты мой любезный, братец, шпарь покрепче.
Вон — котёл с водою всё о чём-то шепчет:
Может, о зазнобе, что любить согласна
И сердечком юным так чиста, прекрасна.
Братец, шпарь покрепче!
Нет лучистей зорьки в русском захолустье
И душевней песни о любви и грусти,
Где поют о друге или о дороге,
Что петляет в поле в мартовской тревоге.
В русском захолустье…
А судьба готовит горсть иных запевок,
Не для дней застольных, не для красных девок.
Гонит ветер чёрный из-за леса тучи,
Вскоре ту берёзку стук подков измучит.
Горсть иных запевок…
Посошок за здравье непременно с братом,
Вспомнив долг крестьянский, помянув о ратном.
Жизнь начинается, бабоньки, ядрёна…
«С лёгким паром, детки!» — Крестится Матрёна.
— С лёгким паром, детки!
Сызмала им любы синь лесов, долины,
Да они и сами, словно из былины.
И, как рек развилки, на руках их вены,
Взгляд, как купол неба: смелый, откровенный…
Словно из былины.
Ах, земля-сестрица, голубые брови!
Сложено и песен, пролито и крови…
Здесь на свет явилось не одно колено,
Потому поём мы с верой, незабвенно
Про старушку Русь.
Отошла на отдых ночь с летнею субботою.
День родился, славя свет, с новыми заботами.
Солнце только что взошло: теплое и рыжее,
Заиграло по траве, по траве невыжженной.
День родился, славя свет.
Распрямила рученьки тонкая рябинушка,
Унесло давно уж цвет журавлиным клинышком.
Голуби, как ангелы, в дом летят играючи,
И нам верится: они сны дарили давеча.
Голуби, как ангелы.
И живущим в трудности, и парящим в праздности
День воскреснул с радостью, не для чёрной разности…
Окропил нас росами, полевою свежестью,
Всех узнал по голосу и приметил с нежностью.
День воскреснул с радостью.
А земля брюхатая тяжела озимыми,
Отогрела хлебушек под снегами зимними.
И разносит детский смех над селом, над городом
Ветерок с пшеничных нив, подзабытый голодом.
Отогрели хлебушек…