Перед смертью едины мы: правый, неправый…
Правит безумье солдатами бравыми.
Под сердцем так теплится белый листочек —
Любимой написанных несколько строчек, —
Он не даст превратиться в зверя.
Над затишьем, пропитанным куревом, смрадом,
Опрокинулась ночь, потрясённая Адом…
Потных шей, чёрных вшей выдал выдох блиндажный,
А над змейкой траншей — русский мат, трёхэтажный,
Как пример исцеленья, без слёз…
Наш Степан призадумался: мерить аршином
Каким — эту пропасть? А безусым старшинам
Штрафников подымать на жужжащие пули…
Нужно верить, что звёзды тебя обманули,
Что сегодня тебя не убьют.
Существо призывает твоё: «Помоги мне!»
Бродит ветер, как волк, по земле — по могиле
Товарищей верных у той переправы,
Чей берег всё снится туманно-кровавый…
Где души спасли мы и честь!
На сколь видят глаза — пораскинулось поле,
Нейтральная зона всего лишь, не более.
Кто кого наперёд в этом поле положит,
Чья молитва вернее, посмотрим, поможет?
Себя надо заставить, себе надо внушить,
Что сегодня тебя не убьют.
Просто память с тобой, как с наивным мальчишкой…
Заставляет стучать всё быстрее сердчишко.
Тишина не к добру — так солдаты гутарят.
По-ко-ри! Покури, — на рассвете ударят…
Бой за деревню
Путь солдатский, браток, так широк, как арена…
Потому и боюсь обезличить, наверно,
Грязь и кровь тех дорог и славянскую брань,
Прелесть первых побед и палаточных бань,
Муки сердца и отзвук разлук.
Неразлучные год, — ну, не вылиты пули!..
Семь смертей за спиной — значит, смерть обманули.
Оба были в боях, оба били врага,
Эта, предков земля, им была дорога,
Как зари семи-радуги-цвет.
Солнце крестит лицо, уходя за деревья.
Летний день угасал, первый бой за деревню…
А деревня мала — всего восемь дворов.
Снова выжил Степан и Георгий здоров.
Вспыхнул свет от сигнальных ракет.
Вскоре — полночи взгляд: осторожный и колкий.
На позициях тьмы маскируются волки…
Рейды «красных крестов», чужеземная речь
И усталости пик окровавленных плеч.
Верно, разум заботам не князь.
Путь обратно домой задождливен, завьюжен…
В час затишья, солдат, сон спасительный нужен.
Утро ранних тревог всё развеет, пора…
И начнётся с того, что пойдёшь на «Ура!»
Каждый в свой нарастающий бой.
И бежит вот солдат мимо брошенных танков,
Сквозь удушливый дым по смердящим останкам.
Сколь блестящих штыков, если б видел Спартак?!
Эту ярость зверей и безумство атак,
Потрясающих мир до основ.
И природа, по сути, противница в целом,
Ведь и солнце, как сердце, её — под прицелом.
Словно в море прилив: здесь волна за волной —
То в мажоре — «Ложись!»
То фальцетом — «За мной!»
Только зритель не видит гримас.
Сегодня у Жорки не случайная дата,
Ах, что «восемнадцать» вообще для солдата?
Ты не в меру упрям, что для битвы рождён,
Как Георгий Святой, — он был непобеждён!
Ты горяч,
легкомыслен,
зол…
Небо пахнет грозой… Ожидание — пытка.
Ну, рискни же, родной, сделай снова попытку.
Перекошенный рот — смерти вновь западня…
Страх владеет тобой, а не сила огня,
Но ты чувствуешь въедливый взгляд.
Вид деревни с утра — непригляден и мрачен,
И безусый комбат, нету сил, озадачен:
Родом он с этих мест, их знавал красоту…
Миномётный расчёт рвал в куски высоту —
Пулемётных и птичьих гнёзд.
Грохот взрывов и гул, и хлопки за хлопками…
Снова цепь залегла. И большими глотками
Пьёт пробитая грудь автоматную гарь,
Льётся кровь на приклад, как на древний алтарь,
И пророческим светом горит.
Комья жирной земли, словно ладан в ладони…
Вдруг от крайней избы с ржаньем вырвались кони.
Дикий рокот копыт и свинца тонкий свист…
И орёт в телефонную трубку связист:
«Тополь! Тополь! — Я — аист! Я — аист!».