Выбрать главу
По-другому стали пахнуть дым табачный, порох… Давят гусеницы танков грешных улиц потрох. И уносит долговечный, журавлиный клин Тех, кто пали смертью храбрых, тех кто брал Берлин, В края берёз и гибких ив.
А Победа ведь не слово, не героев слава, Это взрыв звезды, движенье, потрясений лава, Сна такое предвкушенье — обжигает стыд… Это плач вдовы при детях, в первый раз, навзрыд. Ночь проклятий, жажда клятв…
Это крик земли Хатыни, небо Сталинграда. Свет надежды, горечь правды — разве не награда? Душ такое отраженье — леденящий душ! Похоронки — изверженье! — ветра скорбный туш. Светлой памяти причалы…
Слёзы в злой тоске невесты, что грустить осталась. Это взгляд прямой — ребёнка — голод и усталость… Огонёчек состраданья — дух госпиталей: Как живые обелиски в копьях костылей — Калеки, рвущиеся в бой.
Руки хрупкие простёрла от хребтов Алтая До Шенбрунна, Кёнигсберга зорька золотая. Милосердие России — рук тепло и хлеб. Рок возмездья тем, кто предал, кто безумьем слеп… И тот же выдержанный страх.
Паровозы прут в Россию — паровозы Славы… Победителей с цветами тянутся составы. Бродит музыка. Витает над планетой май. — Вот такими нас запомни, мир, и принимай Всю обиду, боль и радость.
На полях остовы танков, чёрный лом лафетов, А природа вдруг наводит к лету марафеты. — Долетит наш залп заветный до городов и сёл… Мы вернёмся, мы расскажем дорогим про всё, Про быль и пыль шальных дорог.
— Потому, мать, в женском сердце горя не копите, Покорившим три державы баньку протопите. Мы вернёмся скоро, мама, и с листвой берёз Насладимся нежным паром до блаженных слёз, Отопьёмся крепким мёдом.
— Мы ворвёмся в мир сирени звуком трубно-медным… Засверкает птичье небо золотом победным! Скорбь молитвы, радость песни — всё в одно сольют Откровенья этой встречи и страны Салют. Заклинаньем станет смех.
… Там, где степь за перелеском помнит гул атаки, Словно кровь за Русь погибших, вдруг впитали маки. Май летит лихой, воскресший над бессмертьем дат… — С днём рождения, планета! С рождеством, солдат!

Григорий Миляшкин (1953–2016)

Бассейн

Кто-нибудь. Скажите мне. Как любить себя и верить в себя, чтобы это было не только честно и правильно, но и радостно. Почему хочется спрятаться под забор, что будет правильно, и любить собак. Зачем, чтобы верить в себя, надо обманывать других, терять зрение и слух, и, в конце концов, обманывать себя. Или тихо и улыбчиво достигать простого или объяснимого, чтобы иметь побольше единомышленников и быть в куче. Почему ненависть и бесчувствие так деятельны и плодотворны. Отчего заманчивы для употребления.

Между вспышками жгучей радости столько ничего. Дни и годы ничего. Страшно признаться, что это была жизнь. Каждая новая пустота кажется самой ужасной, и надеешься, что последней. Чтобы победить ее делаешь все, что можешь. Совсем странное и предельно последнее в себе. От этого получается хорошо, это правда.

Но потом приходит новая последняя пустота, и еще последнее в себе достаешь и заполняешь. И все это самоубийство. Потому что становится нечего. И жалко, что поторопился с последним. Не последнее это было, а надо бы сейчас, именно сейчас надо, а где его взять. И начинается самоспасительное предательство: тянет жить среди хитов и бананов. Бараном или горностаем.

Плохо расстраивать дорогих людей. Их не много, и так легко это сделать: просто жить среди них с этой рожей. Лучше убежать. Совсем, или в пьянство, или в оптимизм. Что все одинаково. И где-то на краю опять искать дорогих людей. Как все-таки, все-таки греет то, что не можешь не искать. Хоть как-то уважаешь себя. И идешь по свету. Внимательно молча. И сидишь на скамейке старый.

Только подозрение в собственном кокетстве, если обе ноги, и сожрал поутру яичницу с колбасой. И, наверное, лень, раз такой умелый и требовательный, но не достигший.

Пропадает нежность внутри, киловаттная нежность. Вместо нее защита и самосохранение.

Может, не надо никого беспокоить. От скучного можно записаться в бассейн. С бирюзовой люминесцентной водой. Прозрачной. У берега с костерком по-земноводному выкарабкаться на сушу, посмотреть из кустов на людское и оттаять поближе, гипнотически глядя в огонь. Затосковать по музыке, речи, любимому существу. Зажать все внутри, обжечь пальцы углем. Полизать больное. Перед сном, и костром, и ночью.