Они шептали ее имя: «Вера», «Вера?!», «Да, Вера, Вера».
Она вынырнула из-под прилавка.
— Вера, — радостно и торжественно заявил Беня — Головастик. — Это же я, Беня.
— Это Беня — Головастик, — подтвердил Андрей.
— Да?! — картинно изумилась Вера.
— Я тебя не узнал.
— Я тоже, — гордо ответила она.
Влетела, внеслась, сломя голову прискакала Лушка.
— Мама, — заорала она от дверей, — я накормила семечками белочку без глаза!
Правая бровь ее была испачкана мороженым. Вера схватила тряпку, ту, которой только что вытирала милых фарфоровых девочек с красными мячиками, и с силой стала вытирать Лушку.
— Мама, мне больно, — запищала та, дернулась и уронила фигурку.
— Принеси веник, — сквозь зубы прошипела Вера.
По дороге домой она все еще шипела на дочь:
— Не маши руками, не шаркай ногами, выгибай колени, иди ровно, голову выше подними, смотри на крыши вон тех домов…
— Ой, гляди, мам, тетя Нина. И Марик!!!
Лушка уселась на багажник светло-зеленого «Школьника» и куда-то умчалась вместе с Мариком.
— Нинка, слушай, ты ни за что не угадаешь, кого я сегодня видела, — Вера выдержала значительную паузу, — Андрея. — И стала ждать всплеска хоть каких-нибудь эмоций.
— Да? — не то спросила, не то подтвердила Нина, совсем-совсем равнодушно, как-то рассеянно, расслабленно. — Павел его недавно тоже видел.
— Понятно. А я думаю — что это он про Нину не спрашивает, думаю — забыл, может, не буду уж напоминать ему — думаю.
— Вряд ли он меня забудет.
«Вот крыса», — подумала Вера. Вслух же согласилась:
— Конечно, такая любовь была…
— Нет, — возразила Нина, — такая обида…
— Наверное, он с тобой встретиться захочет…
— Не захочет, — еле слышно сказала Нина.
— …может, даже ходит по городу, и высматривает тебя…
— Не высматривает.
— …ищет…
— Не ищет. Брось, Вера. Я обидела его, а с теми, кто тебя обидел, встречи не ищешь. Я это точно знаю. Помню, когда отец ушел, я своим детским умишком думала, что он просто полюбил другую тетю, что он только от мамы ушел, не от меня. Бегала к тому дому на Гааза, куда он ушел, сидела там около, в кустах, высматривала его. А он однажды выходит из этого дома, и на руках у него маленькая девочка… Он ее целует, подбрасывает вверх, кружится с ней… Гуляли они… А накануне он про мой день рождения забыл… Не пришел. С тех пор я больше не бегала на Гааза.
Дети вернулись, подошел Степан с авоськой, сквозь дырочки которой торчали уголки треугольных пакетиков кефира.
— Куда тебе столько кефира? — спросила Вера.
— Есть повод.
— Кто ж повод кефиром обмывает?
— Нет, кефир — на следующий день после повода.
— А для повода где?
— А для повода у меня всегда есть. Слышали — утром что было?
— Нет, — ответили все хором.
— Собачники приезжали.
— Что? — переспросили все.
Лушка не переспросила. Она выпучила глаза, уголки ее губ стали опускаться все ниже и ниже, и уже после этого она закричала:
— А Кукла? А Кукла?
Никто не ответил ей, и она бросилась по Малой Садовой, крича:
— Кукла, Кукла, Куколка моя!
Марик побежал по аллее, ведущей к Поющему фонтану, и тоже стал звать Куклу.
Степан пошел домой.
А Вера и Нина остались ждать детей, молча, время от времени оглядываясь, все еще надеясь, что Кукла придет. Вернулся Марик, поднял велосипед, повел его домой. Лушка пронеслась мимо них вся в слезах и убежала домой. А они все стояли и молчали. Потом Нина спохватилась:
— Ну, как там твоя новая любовь?
— Решили жить вместе. Скоро переедет к нам, а распишемся в сентябре.
— Лушке сказала?
— Хотела сегодня сказать. Но уж теперь не сегодня.
Лушка рыдала, скрючившись на кровати. Рыдала громко, безутешно, с такой силой, что тело ее подпрыгивало… Потом она затихла, уснула…
«Ну почему у нее всегда черные пятки, — стоя над ней, думала Вера. — Такие тощие ноги. Бедная моя девочка».
Вера выглянула в окно и увидела Куклу, та возлежала на маленьком островке из травки, прямо напротив Лушкиного окна.
— Ну, слава Богу, — тихо вздохнула Вера.
Она подсела к спящей Лушке, погладила ее по колючей головке и зашептала:
— Луша, Лушенька, капелька моя, просыпайся. Кукла вернулась. Жива твоя Кукла, есть хочет, небось.