— Один, два, три, четыре, пять, шесть, — пропела она, и посмотрела вниз.
Напротив Первого Бювета стояла мрачная крепость с пятью высокими башнями.
Скорее всего, Катя не знает, что это Тауэр, решил Ангел, не знает, что ворота, находящиеся под башней святого Томаса, называются «воротами изменников», и потому он написал сверху их название большими синими буквами. Не знает она и о том, что там, в далеком Лондоне ворота эти выходят в реку, и именно поэтому Ангел вернул сюда маленькую речушку, протекавшую в этом городе много-много лет назад.
Ворота открылись и, выпустив сначала стаю ворон, представили ее взору Принца. Рассмотреть Принца не удалось — лицо его закрывал глубокий капюшон, и вообще из всего оранжевого балахона, что был на нем, выглядывали только руки. Перейдя речку вброд, он поднялся к ней в Ореанду, снял со своего пальца кольцо и предложил его Кате. После того, как Катя налюбовалась необычным кольцом в форме двух сомкнутых рук и примерила его, он взял ее за руку и повел в обратный путь. И она послушно, молча, пошла с ним, пока не полетели им в спину мыльные пузыри. В тех пузырях, свернувшись калачиком, спали дети. Кате стало нестерпимо жаль летевших незнамо куда детишек и она стала ловить их, забыв о Принце, равно как и обо всем на свете.
Так и ловила их Катя, пока не проснулась… Проснулась, так и не поймав…
Глава 14
Воспоминания
— О, мои любимые олени! Пьющие воду, смотрящие вдаль! Большие и маленькие! Красивые и не очень… У нас тоже был такой коврик, над моей кроватью висел, я на такой вот бахроме учился морские узлы завязывать.
— Точно, ты же капитаном хотел стать.
— Точно, хотел… Кливеры и брамсели, стаксели и топсели… Еще эти, как их … марсели, что ли… Забыл уже…
— Не знаю, из всех красивых морских слов я только гальюн помню. Пойдем на кухню.
Андрей поднял указательный палец вверх и сказал с расстановкой:
— По-до-жди. Я сам вспомню, где тут кухня. — Медленно опустил палец влево, — да?
— Да, да… Откуда вкусно пахнет — там и кухня. Я старался, готовил, думал, ты сразу на запах побежишь.
— А ты водку открыл?
— Нет.
— Вот. Открыл бы водку, я бы побежал на запах. — Андрей навис над столом, над тарелками с колбасой, сыром, огурцами и квашеной капустой и задумчиво спросил, — ну и чего ты тут наготовил нам?
Степан снял с печи и поставил на стол чугунную сковородку с жареной картошкой:
— Вот.
— Ну что же, ну что же, ничего, не так уж плохо…
— Будешь так себя вести, вообще ничего не получишь.
— Не вредничай, лучше накорми усталого путника, странствующего рыцаря, солдата вернувшегося в родные края, и просто замечательного человека, — Андрей сел за стол, потер руки и предложил, — ну что, начнем, пожалуй?
— Наливай.
Они выпили, закусили, помолчали и почему-то сделались невеселы.
— Сколько ж мы не виделись? — спросил Степан.
— Одиннадцать.
Они еще помолчали, Степан, хрумкая капустой, Андрей глядя в окно. Из двора к окну кухни тянулись ветви черешни. Андрей захохотал.
— Ты чего? Картошка понравилась?
— Вспомнил, как тебя твоя бабка лупила мокрой тряпкой, а ты от нее на эту черешню залез, а она подпрыгивала, тряпкой махала, пыталась тебя достать, а ты орал на всю Малую Садовую: «Баба Дуся, баба Дуся!» Она остановилась, спрашивает: «Какая я тебе баба Дуся?», а ты продолжаешь орать: «Баба Дуся, пригласите мою бабулю на чай, а то она очень устала».
За что она тебя тогда?
— Это когда я Маринке Часовой чернила на голову вылил.
— Нет, чернила ты зимой вылил, она еще без шапки домой пошла, помнишь? Белые снежинки на небывалого цвета волосах… А на черешне ты летом сидел.
— Значит, когда я люстру разбил.
— Нет, — опять возразил Андрей, — люстру ты разбил — она тебя на озеро не пустила. Я еще приходил, просил:
«Баба Паня, отпустите Степку на озеро, вам же все равно эта люстра не нравилась».
— Верно. Мне кажется, она до конца дней своих была мне благодарна за то, что я ее от этой люстры избавил.
Сама же всегда, только дед за порог, ворчала: «Как можно было такую корягу за такие деньги купить?»
— Может, когда мы клад в ее грядке искали?
— Все ты путаешь, мы не искали клад, мы его прятали. И не в тот раз это было, я хорошо помню. В тот день к нам эта приходила, как ее, фу ты… Жена Цыгана — как ее?