— Чем же я могу быть полезным? — спросил фокусник.
— Вы, мсье Гудэн, величайший чудотворец! И вы можете доказать всему населению Алжира, что в области чудотворения марабуты, в сравнении с вами— жалкие щенки!
Гудэн вежливо улыбнулся и сказал:
— Я думаю, что марабуты будут посрамлены.
Когда аудиенция окончилась, Гудэн обратился к министру с просьбой — пожаловать на открытие «Кабачка Смерти».
— «Кабачок Смерти»?.. Это что такое?
— Это предприятие организовано при моем ближайшем участии, — ответил Гудэн.
— Когда же открытие?
— Сегодня. Если вам угодно, я буду вашим гидом[53]).
— Ну, что же, поедем!
— Вот — здесь! — сказал Гудэн, когда они очутились у дверей небольшого дома на Монмартре, ничем не отличающегося от соседних домов. Не было даже ни одного плаката. Вместо вывески — на дверях изображение черепа.
Позвонили. Дверь раскрылась, и они вошли в темный коридор.
— Что это значит, мсье Гудэн? Здесь нет пола! И очень темно!..
— Да, здесь такой порядок…
— Надо быть… осторожным! — сказал министр, проваливаясь в какую-то яму. — Чорт побери, здесь какие-то мокрицы! Фу, какая гадость!.. Куда вы меня завели?
Из бокового коридора выбежали могильщики с факелами, и один из них спросил:
— Прикажете вас похоронить, мсье?
— Подождите я еще не умер! — рассердился министр.
Могильщики приподняли с земли надгробную плиту и предложили им спуститься в склеп.
В колеблющемся пламени дымящих факелов зеленые лица могильщиков были зверски угрожающими.
Министр остановился в нерешительности.
— Не бойтесь! — сказал Гудэн. — Пойдем, там вы увидите кое-что интересное!
Могильщики дали им два факела и, когда они вошли в склеп, закрыли вход каменной плитой. Спустившись по небольшой лесенке, они вошли в длинную катакомбу. У стен стояли гробы, а возле них — могильные плиты и памятники, приспособленные для сиденья. В каждой нише горели факелы.
Распорядитель похоронной процессии— с белым галстуком, в цилиндре, обтянутом крепом — встретил их печальным поклоном. Поднявши к глазам носовой платок, он сказал голосом, в котором слышалось сдавленное рыдание:
— Садитесь за гроб… Выбирайте — какой вам по душе…
Министр уселся на памятник, Гудэн примостился на могильной плите.
Земля на потолке и стенах была очень сырая, — по капелькам просачивалась вода. В нишах было много паутины. Вверху, уцепившись лапками за потолок, висела летучая мышь. У стен валялись старые могильные решетки, сломанные кресты, полусгнившие гробовые доски. По углам возвышались горы надгробных венков. Всюду лежали лопаты и человеческие кости. Кое-где висели скелеты.
Распорядитель похоронной процессии, исполнявший обязанность метрдотеля, тяжело вздохнул, с грустью посмотрел на пришедших и спросил:
— Чем же вы желаете отравиться?
Гудэн заказал кофе и ликер.
Похоронный метрдотель подозвал стоявшего вблизи молодого могильщика и сокрушенно сказал:
— Гарсон, ты слышал?.. Они хотят отравиться! Принеси им то, что они хотят.
Через несколько минут гарсон поставил на гроб заплесневелую бутылку, на ярлыке которой было изображение черепа и надпись: «яд». Кофе было подано в чашках, сделанных из черепа ребенка, ложки тоже были из человеческих костей. Вообще вся посуда, которая здесь подавалась, представляла искусно приспособленные для еды кости человека.
Кофе оказалось очень вкусным, ликер тоже был самой высшей марки.
Придя в себя после всех этих ошеломляющих неожиданностей, министр заметил на стенах катакомбы картины.
— Мсье, Гудэн, смотрите!.. Какая прелесть!
И он в восторге стал рассматривать недурно написанную красавицу. Все картины — в ярких, жизнерадостных тонах— изображали сценки весьма легкомысленные, — они находились в резком контрасте с обстановкой катакомбы.
С каждой минутой в катакомбу входили новые посетители, и вскоре все гроба были заняты.
Вдруг факелы с шипеньем и треском стали гаснуть, и катакомба погрузилась во тьму. Постепенно в темноте стали обрисовываться очертания висевших на стенах картин, но теперь освещенных изнутри.
В полутьме послышались тревожные вскрики. Министр взглянул на ту картину, которую он только что рассматривал, и… не верил своим глазам: вместо красавицы, он увидел разлагающийся труп! И на всех картинах было такое же превращение… Вместо юношей и девушек— прижавшиеся друг к другу скелеты и трупы…