Трудно было Бригиде в первый раз справиться со стадом. Лавро запыхался, даже подумывал присесть отдохнуть где-нибудь в холодке, но, взглянув, как ровно и спокойно дышит Фарунх, как бодро выступает вслед за стадом — устыдился. Не доходя до полосы лугов, вожак присел на корточки, затем грузно повалился на бок и растянулся, лениво вылизывая брюхо, очевидно, готовясь спать. Стадо последовало его примеру, при чем некоторые звери, покряхтывая, стали кататься по земле, выгоняя из густой шубы паразитов и древесных клещей, а другие, подойдя к озеру, пили, плеща длинными оранжевыми языками и очень забавно чихая, когда брызги попадали им в ноздри.
Бригида и Фарунх присели в тени деревьев, на опушке заросли. Жрица пояснила знаками, что теперь стадо проспит до второй половины дня и, таким образом, пастух может отдохнуть довольно продолжительное время. Она попросила украинца снова спеть что-нибудь, и, пока он пел, внимательно следила за его ртом, горлом и дыханием. Несколько раз Фарунх пыталась сама запеть, но это ей не удалось: из горла ее выходило лишь весьма неприятное хрипение. При очевидном наличии сильного и приятного тембра голоса, жрица совершенно не имела понятия о том, как придавать звукам, выходящим из гортани, форму отдельных нот, слагающихся в мелодию.
Лавро с величайшим старанием принялся обучать свою покровительницу пению, но из первого урока толку не вышло — быть может, потому, что сам учитель не уяснял себе механизма пения, а пел бессознательно, как поют птицы.
Покончив с уроком пения, Лавро не без успеха стал обучаться языку великанов: он указывал жрице разные предметы вокруг себя, прикасался к глазам, носу и пр., производил жевательное движение, изображавшее понятие «есть», «пить», «глотать», затем вопросительно взглядывал на Фарунх, а та называла нужное слово, при чем часто ее ответы приводили Лавро в веселое настроение. Так, например, узнав, что «по-великански» нос называется «баубл», Бригида расхохотался до слез, повалившись навзничь на траву и, к немалому изумлению собеседницы, снова и снова принимался хохотать, повторяя:
— А и що ж то за умора… Який же-ж це у биса «бубл»!
Фарунх, в конце концов, с беспокойством схватила себя за нос, чем вызвала у охотника новый взрыв хохота.
Вообще в этом странном языке было много слов с окончаниями на слоги «овл», «катл», даже «ритл» и «митл»…
Веселый урок кончился тем, что Лавро стал учить жрицу по-своему, по-украински, но и тут дело не обошлось без курьезов, так как Фарунх не могла повторить многих слов и вообще все слова украинские коверкала на свой «бублый» лад, так что из «журыться» (грустить) у нее получилось какое-то нелепое слово. Так или иначе, но время до полудня пролетело весело и незаметно. В полдень пастух и жрица пообедали лепешками, а затем вздремнули, проснувшись вместе со стадом, уходившим под предводительством вожака к лугам «на ужин».
Вечером первого дня пастушества, Лавро так устал от беготни за стадом и от таскания увесистой дубины-копья, изрядно понамявшей ему плечи, что еле добрался до каменной комнаты в храме и заснул так крепко, что на другой день Фарунх пришлось довольно энергично будить его.
Неделя за неделей, месяц за месяцем жил Бригида в стране великанов и, несмотря на то, что с ним все обращались почтительно, что жилось ему в общем легко и беззаботно, все не мог привыкнуть к новой обстановке.
Когда однажды Фарунх объявила ему, что по воле великой Аталдатл в ближайшее «свадебное время» ему, Бригиде, предстоит честь стать мужем Фарунх, это известие не только не обрадовало, но встревожило украинца. Не мог он при всем желании смотреть на окружающее серьезно. Великаны, звери, даже сильно нравившаяся ему «невеста» Фарунх— все представлялось Лавро сном, мечтой, а мысль, как-нибудь удрать из этого диковинного царства в тот мир, где мятется тревожная, трудная, но понятная, обыденная жизнь людей-карликов, — не оставляла охотника ни на минуту. Из разговоров с жрицей он узнал о существовании тайной тропинки, соединявшей эту замкнутую со всех сторон страну-тюрьму с остальным «обыкновенным» миром. Но где она, эта заветная тропинка?
