— Но вот, взгляните сюда, — сказал Робертсон, — здесь вот должен быть курс у них. Предположим, что это глупое судно отнесло в сторону, как же иначе оно могло очутиться тут?.. Ну, а течение…
— Насчет течения надо вам заметить, что предметы, выброшенные на произвол моря, сами создают себе течение. И вот что я вам еще скажу: море надо понимать шире, чем его описывают в адмиралтействах на картах. На нем такое множество всяких течений и пересекающихся курсов, что и поверить трудно. Море нельзя представить себе, как какую-то дорогу: на нем масса и своих улиц, и своих перекрестков. Вот когда вы подходите из-за мыса к Дурбану, вы сейчас же сворачиваете ближе к береговой полосе, а почему это? Да потому, что у вас никакой охоты нет толкаться против течения, но течение это самое вовсе не является каким-нибудь одним цельным течением, совершенно так же, как я вот — вовсе не целиком англичанин, — я с материнской стороны из Уэльса[20]), — нет, в нем несколько течений, и каждый мудрый человек будет выбирать в нем нужный ему курс… А завернуть на Рыбий остров или на остров Фрэнсис мы можем сколько угодно— и сделаем это быстро. Это будет лишь миль на сто тридцать в сторону от нашего курса.
Бийн вышел вместе с Робертсоном, взобрался на капитанский мостик, огляделся кругом, чтобы определить, какая будет погода, и направил корабль на остров Фрэнсис. Робертсон принял вахту, а Фаргус, как только ему сообщили о состоявшемся решении, сейчас же ушел в свою каюту.
Робертсон был очень неглупым человеком, но невероятно упрямым. И раз уж он пришел к какому-нибудь выводу, то отказаться от него ему было очень трудно. Будь его воля, Робертсон ни за что не свернул бы с курса и не рискнул бы отойти ни на йоту от того, что стояло на бумаге.
Робертсон, как и Бийн, мог рассуждать вполне здраво, но от Бийна он отличался полным отсутствием, или, вернее, недостатком воображения. Вот то, что непосредственно лежало перед глазами, это он видел хорошо и, шагая по площадке капитанского мостика, он все подсчитывал в уме, сколько будет потрачено лишнего времени и сколько будет напрасно сожжено угля из-за той петли, которую они сейчас делали.
Время и уголь были для него ценностями, принадлежавшими владельцам судна, и, как он не мог бы украсть золотые часы у мистера Клайда, старшего из этих владельцев, так точно не считал для себя возможным украсть и какой-нибудь день из времени или какую-нибудь тонну из угля. Все, что происходило сейчас, действовало ему на нервы.
Когда третий офицер судна, Амброз, вышел, чтобы занять вахту, он по лицу Робертсона догадался сразу, что случилось что-то неладное. Взглянув на компас, он увидал, что они вышли из курса. Он тоже, по-своему, был человеком прямолинейным и потому сейчас же задал вопрос:
— В чем дело? Почему мы держим курс на Бомбей? — Амброз крепко уснул еще в тот момент, когда застопорили ход машины, и потому ничего не знал о последующих делах. — Чего ради мы изменили наш курс?
— Об этом вы спросите нашего капитана, — ответил Робертсон. — Это дело его, а не мое. — Он повернулся и ушел вниз.
Тогда Амброз попытался обратиться за разъяснениями к рулевому. Старый Стивен, моряк с темным обветренным лицом, был по своему характеру не более общителен, чем тот руль, которым он правил; но на этот раз он оказался достаточно осведомленным и сообщил Амброзу, что знал сам.
— Видите ли, в чем дело, сэр, — начал он, не сводя глаз с компасной стойки, будто говорил с нею, а не с третьим помощником, и не отрывая рук от колеса. — Тут у какого-то острова крушение потерпели какие-то люди. Мы, значит, подобрали бакан с запиской и втащили на борт эту записку-то, ну а капитан полагает, что это в милях ста тридцати отсюда, от. нашего-то курса, значит, к востоку.
— Ничего себе… — проговорил Амброз, обращаясь наполовину к Стивену и наполовину к самому себе. — Бакан, говорите вы? Ну и что же, был на нем кто-нибудь?
— Да что вы, сэр! Ведь это не то что какой-нибудь порядочный бакан, на нем и кошке-то не поместиться. На нем, значит, мачты кусок прикреплен, а на ней записка-то эта самая. Записку взяли, а бакан так поплыл: на буксир его приняли.
Амброз задал ему еще несколько вопросов и, удовлетворившись разъяснениями, перестал и думать обо всем этом.
Еще не занялся день, а Бийн был уже на мостике. Вскоре к нему подошел Робертсон, и разговор зашел на тему о том, как красота и свежесть природы нередко заставляют человека забывать и неустройство современного мира. Они смотрели на небо, следили, как на нем погасали звезды, как восток сменял свой покров иссиня ледяной бесконечности на теплую лазурную гладь, и как на эту гладь набегали чередой золотистые розовые облака. Понемногу в морской горизонт стал врезаться верхним краем солнечный диск, и вся мачта судна и его старая желтая труба озарились золотым светом.
20
Уэльс или Валлис — некогда был самостоятельным княжеством и до XVI века неоднократно восставал против владычества своей покорительницы — Англии. Валлийцы и до сих пор не считают себя англичанами (они — потомки кельтских кимвров и кельтских бритов).