— Вот он — остров! — воскликнул Робертсон.
Вдали, за штирбортом[21]), горело под солнцем что-то, похожее с первого взгляда на огромный корабль, накрененный вздутыми парусами. Кругом — скалы, и ничего больше. В бинокль виднелась выглянувшая из моря верхушка подводной горы, одинокая, пустынная, каким бывает все, что окружает вулканы.
— Ну, не говорил ли я вам, — торжественно сказал Бийн. — Ведь вот же он, и могу только одно прибавить: если тут еще не было крушения, то все равно когда-нибудь оно должно случиться.
— Все может быть, — согласился Робертсон.
Бийн позвонил в машинное отделение. Шум винта усилился, и старый «Зундерланд», раскачиваясь, словно заторопившаяся тучная женщина, — побежал к намеченной цели. Пришел Фаргус и остался стоять на мостике, а Бийн и Робертсон пошли курить в каюту с морскими картами.
Бийн долго разглядывал карту и затем произнес:
— Тут до самого острова пойдет глубокая вода — больше, чем на милю, и пока мы идем прямо по направлению к берегу, то нечего и беспокоиться.
Вам бы надо немного погодя пойти вниз и сказать Вилльямсу, чтобы он приготовил несколько одеял. Если беднягам пришлось голодать, то их первым долгом необходимо будет согреть, а потом дать выпить чуточку брэнди. Если там случайно окажется какая-нибудь женщина, я уступлю ей мою койку. А сам устроюсь здесь.
— Ну, если бы это случилось, то я бы мог отдать ей свою каюту, — сказал Робертсон. — Если бы там оказалась женщина… — он не докончил. Он все еще относился с недоверием к предположениям Бийна, однако уж не так категорически не соглашаясь с ним, как раньше: впечатление страшной пустынности скал, виденных им в бинокль, подсказало ему то же, чем с ним поделился Бийн, когда говорил: «Если тут и не было крушения, то должно было быть».
А час спустя не нужно было уже и бинокля, чтобы убедиться, что это правда.
Здесь, к югу от острова Франсуа, море взбегало к самым утесам: предположения о крушении становились такими же Вероятными, как утверждение, что мрамор разобьет стекло. Все утесы были покрыты белыми линиями: так издали выглядели ряда лепившихся на них чаек.
Завыла сирена «Зундерланда», ответило эхо многократным повторением ее воя — и замерло. С криком, визгом и свистом взлетели вспугнутые чайки и, точно снежные хлопья, закружились в воздухе, а потом снова упали на свои места.
По команде Бийна «Зундерланд» пошел быстрее и начал круговой обход острова.
Все чаще и чаще стали виднеться беспорядочные расщелины и уступы в утесах, точно какие-то гиганты играли некогда здесь в кегли береговыми скалами; эта игра была особенно азартной и бешеной на северной стороне, за поворотом цепи скал. Тут утесы снижались— точно скот по тропинке к воде, они сходили к морю и стояли у берегов, сторожа волны. Вот здесь-то и произошло кораблекрушение.
Но кораблекрушение это произошло много лет назад. И кости скелета корабля, взнесенные давним ураганом на берег, были видны теперь на отмели и лежали здесь, словно обглоданные останки какого-то животного, от которых уже отлетел последний коршун с последним куском добычи. Боковые бревна остова корабля, похожие на ребра, еще лепились по сторонам киля, и улыбающийся день так и играл своим светом в пустых пространствах между ними: палуба, обшивка, мачты, руль — все исчезло. Недоставало только черепа для полноты сходства со скелетом мамонта!
Робертсон думал об одеялах и о брэнди, но вслух об этом ничего не сказал.
Опять заревела сирена, но никаких чаек она не спугнула с этого неприветного берега, и даже эхо вторило ей только глухим, как бы насмешливым откликом… Повеяло пустынностью — той самой пустынностью, что приходится родною сестрою жути, страху и безнадежности.
Бийн отдал команду рулевому и позвонил в машинное отделение, чтобы шли полным ходом. Потом, когда остров остался уже далеко позади, в безмятежной синей дали, блестя каймой белой пены, капитан приказал взять новый курс, а сам, вместе с Робертсоном, отправился в каюту для морских карт.
На капитанском мостике остался Амброз.