— Родители мои!
Я стою у края действительно бездонной пропасти. Вниз, провалом, уходит узкий колодец. А на дне его блестят огоньки, копошатся люди.
— Это шора, — объясняет мой проводник. — Там-то сейчас золотую породу и выламывают. А в штреке ее нет.
Оказывается, в погоне за золотосодержащей породой, старатели с поверхности штреков уходят вниз, углубляясь шорами или забоями.
Я смотрю на плохонькую лестницу, спускающуюся в шору. Она, как старуха, ощерилась выбитыми кое-где перекладинами. Неприятная дрожь булавками пронизывает спину. Сам того не замечая, пячусь назад.
— Что, франт московский, испугался? — слышу за спиной смешок догнавшего нас Еремеича.
Стискиваю зубы и начинаю спускаться. В левой руке лампа, правой цепляюсь за лестницу. Подолгу болтаю ногой, не находя перекладины. А перекладины мокрые, осклизлые, — сорваться очень легко. И соберут ли тогда мои кости?
— Лезь, лезь, — гудит спускающийся за мной Еремеич. — А то на голову тебе сяду!
Ноги встали на камни. Конец! Втихомолку ликую. Но оказывается — рано. Это только промежуточная площадка. А вниз идет вторая лестница. За ней третья. И вот тогда только мы попадаем в забой. Подумаешь, какая махина у тебя над головой нависла, и жутко станет, наверх захочется.
В забое работают трое. Двое бурят, третий нагружает породу в корзинку, которая ручным способом поднимается наверх. Там породу перегружают в вагонетки и вывозят из штольни. Вся эта работа проделывается членами одной артели.
Бурят в ручную. Один держит шпур, другой ударяет по нему балодкой, молотком с короткой ручкой. От удара, благодаря особому приспособлению, шпур поворачивается и как штопор вгрызается в камень. Но порода очень твердая. Бешено падают удары балодки, хряпает шпур, летит серая каменная пыль. Я вглядываюсь в лица забойщиков. Тверды скулы, запали глаза. Да, только такие справятся с камнем, выгрызут из него золото.
Спускаясь по проклятой лестнице, я утешал себя одной мыслью — увидеть, наконец, золото. Конечно, не грудами, но в таком количестве, которое запомнилось бы на всю жизнь. Шарю глазами. Ничего. Только серый, сырой камень вокруг.
— А где же золото? — спрашиваю наивно.
— Под рубашкой! — отвечает забойщик, устроившийся на «шабаш закурочный».
Думаю, что он издевается над новичком. Оказывается, нет. «Под рубашкой» — по-старательски значит — внутри породы. Надо разбить ее на мелкие куски, чтобы увидеть золотые блестки.
— Вот оно, золото. Глядите! — тыкает забойщик пальцем куда-то в стену. — Как золотая булавочная головка!
И действительно, более меткого сравнения не придумаешь. Словно в камень загнали до головки золотую булавку. Крохотная блестка. Я разочарован донельзя:
— Это только-то?
— Только! — улыбается заведующий прииском. — Нужен именно старательский глаз, чтобы не сбиться, не уйти в сторону от жилы. Но они на этом собаку съели. По внешнему только виду руды они определяют: «здесь есть золото». Расколешь кусок — действительно, есть. Точнее любого геолога!..
Я вспоминаю рассказ Еремеича в вагоне и недоверчиво гмыкаю. Неужели и теперь повторяется старая быль — неграмотные Марковы знают не меньше спецов-«рудознатцев»?..
Из забоя пора убираться. Забойщики сделали свое дело — продолбили в стене с десяток глубоких дыр — «бурок». Но забойщики — в то же время и запальщики. Сейчас они заложат в бурки динамитные шашки и подожгут запальные шнуры. Побежит, зазмеится маленький ехидный огонек. Бежать будет не долго, минуту, от силы полторы. А запальщики за это время должны взлететь наверх, по той лестнице, по которой я спускался, наверное, минут десять, и, отбежав подальше, прилечь за каким-либо выступом. Сорвалась рука, поскользнулась нога, зацепился за что-нибудь — конец! То страшно, — что никто, никто не в силах помочь тогда тебе! Поэтому спеши. Каждая лишняя секунда — твоя смерть. И так — почти каждый день. Ва-банк, а ставка — жизнь. Жуткая игра!
Мы услышали взрывы уже почти около выхода из штольни. Шесть низких, басовых ударов. И в ответ им загудела, застонала гора, словно жаловалась, словно не хотела отдавать скрытое в ней сокровище.
У выхода из штольни наталкиваемся на группу старателей. Среди них вижу и тех запальщиков, бурки которых только что взорвались. Нестерпимое любопытство жжет меня. Подхожу к одному из лих.
— Скажите, неужели у вас никогда не мелькала мысль, что в один далеко не прекрасный день вы не выйдете уже из шахты?
Он блестит в улыбке кипенью зубов и машет рукой.