— Это я без тебя знаю, что вода нужна, — слегка обидевшись, сказал Ворон.
— А потом будет вот так, — продолжал торжественно декламировать Магома. Он поднял лицо кверху и заговорил за воображаемую Судьбу.
— О, Жажда, возьми твои весы! Ты видишь, эта чаша поднялась. Возьми кровь хана и разлей ее под солнцем по всему песку Каракума! — Магома замолчал, как бы ожидая увидеть от своей импровизации эффект на лице командира. Но красное лицо Ворона с длинным носом и круглыми зелеными глазами внимательно уставилось на него без всякого выражения.
— Так где же он пойдет? Что брать, и чего не брать? — переспросил командир эскадрона.
Магома молчал.
— Ни черта ты, братец мой, не знаешь, — грустно проговорил Ворон. Он спрятал карту в карман, и оба вышли во двор.
Поздно ночью по всему оазису завыли собаки. По роще между крепостными стенами бешено протопотал конь. Бессильный, тихий удар в ворота, сопровождаемый стоном, поднял на ноги дневального. Разбуженный Ворон подошел к воротам. С улицы в приоткрытую щель ворвался конь. Он был в мыле и дрожал всем телом. Прямо к ногам командира с седла сполз человек. Дневальный поднес фонарь. Старый узбек, стоя на четвереньках, с трудом поднял голову кверху. На секунду он как будто исчез в темноте. Фонарь качнулся в руке пошатнувшегося молодого красноармейца. Потом белый круг от фонаря пробежал по земле и снова в упор осветил окровавленную человеческую маску. Борода раненого вымокла в крови. Вместо ушей и носа зияли раны. Изувеченный человек тихо бормотал что-то, но Ворон не понял, что именно.
— Дарган-Ата, Отец Лоцманов… — отчетливо проговорил, наконец, раненый.
— Тревогу! Фельдшера! — как эхо отозвался Ворон, подхватывая падающего лицом вперед старика.
Через несколько секунд, раздирая уши, медная труба задребезжала тревогу. Началось что-то невообразимое. Дневальный подбежал к груде сухой колючки, приготовленной для этого случая. Он вылил на нее банку керосину и бросил спичку. Весь двор осветило, как днем. Отчаянный рев перепуганных верблюдов, ржанье коней и топот бегающих кавалеристов — все это вспыхнуло, как пламя, и так же быстро погасло. Посреди двора в темноте стояли стройные ряды всадников.
— Пусть верблюды идут следом. При орудии оставить пулемет и десять человек. Са-а-ди-ись!
Тесные ряды рванули в карьер и понеслись в непроницаемый мрак. Почва была каменистая, и лошади шли легко. В ночном небе протянулась закатная розовая полоса. Потом она стала яркой. Скоро в небе заполыхало пожарное зарево и осветило серые пески. Какой-то непрерывный, ровный звук наполнял пустыню. Его было слышно сквозь гром копыт эскадрона. Потом он расщепился в аккорд — и стало ясно слышно человеческие голоса:
— О-о дот вайдот! (На помощь!).
В рядах всадников кто-то нервно сказал:
— Жители кричат…
Через полчаса карьера пришлось перейти на шаг. На пути была дюна. Потом сразу из мрака выступил пылающий оазис. Это было сплошное море огня.
Оглушительно шипели деревья. Их ветви корчились в пламени. По верху стен метались черные людские тени. Окраина оазиса еще была цела, и на ослепительном пламени чернильными силуэтами выступали тополя. Глиняные крепости превратились в огромные печи, в которых горели люди вместе со своим скарбом.
Ворон спешил эскадрон и почти всех людей выслал на помощь жителям. Противника не было. Разъезд никого не встретил. Спасать людей из охваченных пламенем крепостей было чрезвычайно трудно. Непонимающие, неслышащие люди, обезумевшие от резни, бегали по стенам и кричали:
— Вайдот!..
Многих приходилось вытаскивать силой. Женщин в оазисе не было. Их захватил Джунаид-хан. Обгорелых, израненных стариков и детей красноармейцы приводили и приносили к Ворону. Фельдшер еле успевал справляться с работой. До рассвета Ворон решил не трогаться с места. Он опасался засады и, кроме того, ожидал своих верблюдов с водой. Раскачиваясь вперед и назад, ударяя себя в грудь и перебивая друг друга, раненые в тлеющих халатах с плачем рассказывали о несчастьи. Нападение было произведено сразу на все ворота. Людей избивали, как скот.
Красноармейцы с сочувствием выслушивали раненых, но Ворон был равнодушен. Только когда он узнал, что хан угнал скот, что-то вроде удовольствия мелькнуло на его лице. Теперь он знал, что хан не может двигаться очень быстро. Но через час лицо Ворона омрачилось. Высланный второй разъезд пригнал назад больше половины скота. Джунаид-хан не взял с собой даже коров, которые выживают только в оазисах. Обычно он их резал на месте и брал мясо с собой. Ворон недоумевал, зачем хан напал на оазис, и лицо его делалось все более тревожным. Вместе с серым рассветом пришла разгадка. Баедный, растерянный красноармеец приблизился на измыленном коне.