— Ты как, крепко стоишь? Под ногами-то что? — спросил его Семен.
— Есть что-то. Устою. Лезь, братва!
По переправе, сложенной из трех багров, Кутяпов ползком добрался до Акимова плеча и оттуда к бревну. Укрепившись там, он пощупал руками кругом себя.
— Ну, торопиться, товарищи, надо. Не опоздать бы! — встревоженно произнес он.
— А, что?
— Не спроста здесь два бревна рядом лежат — значит, вытянул кто-то до нас одно из них с того места, где Аким провалился. Потому и дыра получилась. Так-то.
— Вот беспокойство какое, прости, господи, — завозился Аким, и болото под ним забулькало и защелкало. — Это, значит, тот каналья, которого шаги слышали… У-у… Скупался я за него!
Семен быстро перебрался по баграм вслед за Кутяповым. Сложнее дело обстояло с Акимом, — болото не хотело отдавать то, что оно считало уже своим. Но соединенными усилиями Кутяпова-Семена и крепкого багра увязший красноармеец был вытащен.
Скоро подошли к тому месту, где гать разделялась надвое. Одна шла прямо— это была Нимозерская гать, другая— налево — Эльмитовская гать. Сделав несколько шагов по Нимозерской гати, Кутяпов остановился.
— Ну, за работу, друзья, — сказал он. — Некогда прохлаждаться.
…И изогнувшись своей длинной фигурой, он взмахнул багром, зацепил им первое бревно из Эльмитовской гати и изо всех сил потянул его:
— А, ну!
Крюк попал на трухлявое место, не удержался, и Кутяпов неожиданно оказался сидящим верхом на своем бревне.
— Так! — проговорил он. — Нужно осторожней. А ну, еще!
На этот раз он оказался счастливей. Багор зацепился, и бревно подалось. Работа закипела.
Зацепляя бревна баграми, красноармейцы оттягивали их в сторону и складывали так, чтобы Нимозерскую гать соединить постепенным поворотом с Эльмитовской. Необходимо было оставить возможность вернуться в Маркелицы, и поэтому бревна приходилось брать не на наобум, а с выбором. Скоро нашли правильную систему работы. Нимозерскую гать оставили в покое, а ближайшие бревна Эльмитовской гати постепенно, одно за другим, сдвигали со своих мест и загибали их полукругом к Нимозерской гати. Этот полукруг делался все шире и захватывал бревна, отстоящие от места прежнего соединения гатей все дальше и дальше.
Дождь не переставал. Гимнастерки красноармейцев стали совсем мокрыми и неприятно терли тело на шее и руках. К темноте глаза скоро привыкли, но она становилась все гуще, и несколько раз уже торопливо работавшие красноармейцы стукали друг друга баграми по голове. Почерневшие от дождя бревна тоже плохо выделялись в темноте, и часто приходилось останавливать работу, чтобы высмотреть и нащупать нужное бревно.
Вдруг Семен споткнулся, нелепо взмахнул в воздухе багром и, помянув Кузькину мать, во весь рост грохнулся в болото. Скоро такие падения стали повторяться все чаще и чаще, и на них перестали обращать внимание, как на мелкие неприятности…
Бегая по бревнам, красноармейцы попадали то в теплые, то в холодные полосы воздуха. Полосы были неподвижны и, казалось, что это порывы ветра увязли в тумане и так и не сумели выбраться. Елочек здесь было гораздо меньше, только в стороне чернело несколько штук. В болоте попадались окна — опасные провалы, но красноармейцы их во-время замечали и счастливо избегали.
Семен и Кутяпов работали молча, сосредоточенно, только Кутяпов все время энергично сопел, а Семен время от времени, когда ему становилось особенно трудно, натуженно крякал. По этому его кряканью Аким и Кутяпов знали, что что-то случилось, и спешили на выручку. Бывало частенько, что, желая помочь товарищу, кто-нибудь из них сам соскальзывал в трясину. Тогда получалось то, что Аким называл словом, вычитанным из какой-то книжки, — «ассамблея». Иногда он говорил: «ассамблея в болоте».
Аким вообще не был похож в работе на своих товарищей. Он вел все время оживленную, хотя и тихую (Кутяпов запретил говорить громко) беседу с бревнами, называл их по именам, часто задавал им вопросы и был, повидимому, вполне удовлетворен их ответами.
— Ну, как думаешь: вытяну я тебя или нет? — обращался он, например, к какому-нибудь бревну, темневшему поодаль.
Бревно, очевидно, отвечало, потому что Аким сосредоточенно слушал.
— Факт, — вытяну. Я тоже самое говорю. Как апельсин!
Последние слова он произносил с придыханием и несколько шепелявя, потому что уже замахивался багром, старательно закусив при этом язык.
Крюк багра метко впивался в мясо бревна.
— Ну, какое ты есть? — спрашивал тут Аким, слегка потягивая багор. — У, крепкое какое, да и тяжелое! Имя тебе, брат, дядя Пуд, вполне ясно!
Зажав на минуту конец багра между коленями, он смачно плевал на руки и, схватившись опять за багор, мощным рывком тянул к себе бревно. Делал он это всегда как-то слету, неожиданно, как будто хотел невзначай напасть на бревно и не дать тому времени подготовиться к защите.
Чувствовал он себя в этом липком тумане, на скользких бревнах прекрасно.
Семену, как он сам признался, мешала его короткая нога. Аким посоветывал ему подвязать к ней чурочку, чтобы она сравнялась с другой, но из этого ничего не вышло.
Кутяпов время от времени глухо кашлял и большими сгустками сплевывал мокроту.
Несмотря на то, что красноармейцы работали быстро и ловко, скоро стало ясным, что к назначенному сроку — к полночи— они работу кончить не успеют. Еще далеко не было кончено соединение между двумя гатями, а нужно было еще в трех местах, отстоящих друг от друга довольно далеко, вытянуть по нескольку бревен, — на обоих гатях до и после той дуги бревен, которою они укладывали здесь, и затем еще на том месте, где от дуги пока еще отходила гать на Маркелицы.
Кутяпов несколько раз зажигал спичку и смотрел на часы, и всегда при этом недовольно щелкал языком. Наконец, он остановился и с размаху воткнул свой багор в трясину.
— Предложение есть, товарищи, — воскликнул он. — Передохните одну минуточку, слушайте. Если мы будем здесь работать все так же, то не успеем к сроку кончить дело. Я предлагаю остаться здесь двоим, потому что работы здесь осталось немного, а один пусть идет по Нимозерской гати и в трех верстах отсюда вытянет бревна два — три. Это необходимо для отвода глаз. Пусть они думают, что мы только и сделали, что кое-где прервали гать. Двое же оставшихся кончат, во-первых, работу здесь, во-вторых, прервут недалеко отсюда Эльмитовскую гать с той же целью, и уйдут в Маркелицы. Тот, кто пойдет на Нимозерскую, на обратном пути должен вытянуть бревна здесь, где, стало быть, он повернет на Маркелицы так, чтобы здесь прошла только дуга, соединяющая Ним-озеро с Эльмитом, а никакого поворота на Маркелицы не было. Так вот, товарищи! Что скажете? Как ваше мнение?
Семен и Аким подумали.
— Оно, конечно, хорошо, — неуверенно начал Аким, — но только вот как тот один, не случилось бы с ним чего… Увязнет, а помочь некому.
— Ну, и что же мы должны делать? — спросил Кутяпов.
— Да… — вздохнул Аким, — провозились мы здесь долго, что и говорить. Кто пойдет?
— Я! — ответил Семен так поспешно, как будто боялся, что кто-нибудь вызовется раньше его.
— Так, значит, решено. — Кутяпов снова взглянул на часы и, кстати, от той же спички закурил. — Семен пойдет. Имейте в виду, что нам некогда долго рассуждать.
— Факт! — подтвердил Аким. — Пусть идет.
И, повернувшись к Семену, веселым голосом сказал:
— Валяй, Семен-Нога, крой!
Семен повернул.
— Прощайте, товарищи!
— Всего наилучшего!
— Счастливо!
Семен исчез в темноте. Некоторое время слышны были его быстрые шаги, раздававшиеся в тумане, как в пустой комнате, но скоро и они стихли…
Оставшиеся опять принялись за работу. После того, как они послали своего товарища на это очень рискованное и опасное дело, неприятное чувство наполнило их. Кутяпову даже показалось, что его мучает совесть, хотя Семен сам вызвался итти. Аким, вероятно, чувствовал тоже что-нибудь подобное, потому что больше уже не разговаривал с бревнами, а только изредка коротко восклицал: