Завязался ожесточенный бой. Соперники вихрем разбегались в разные стороны и, повернувшись, стремительно: летели друг на друга. Их маленькие глазки налились кровавой ненавистью. Верхние челюсти стянулись судорогой; ярости, отчего морды казались горбоносыми. Делая на лету резкие рывки головой вбок, они наносили друг другу страшные удары. Только подшерсток с насохшей на нем грязью, очевидно, предохранял их от глубоких ран. Шерсть летела клочьями. Враги неистово визжали. Много раз уж они разбегались, уж бока их промокли от крови, а ни один не хотел уступать, каждый хотел вернуться победителем к мирно ожидавшему стаду.
Тогда противники сшиблись вплотную. Сразмаху они поднялись даже на задние ноги и старались изловчиться в ударе. Они рвали друг другу уши и глухо урчали. Клыки их лязгали один о другой, но не находили нужного места.
Вот соперники в крайней ярости встали рядом и бились последним, смертельным боем. Они загибали головы, стараясь изловчиться и ударить снизу вверх. Злобой хрипели и фыркали они друг в друга. Иногда они на минуту замирали, как бы набираясь сил и выслеживая движения противника, но потом снова били тупо, непрерывно и ожесточенно. Кровь опьяняла и возбуждала их.
Но вот Дун почуял свой конец. Передняя нога у него не выдержала страшного напряжения в бою. Ее сухожилья, поврежденные пулей человека, на какую-то долю стали слабее, чем у противника, и это дало тому преимущество. Дун уж раз споткнулся, и противник чуть не всадил ему под лопатку своего клыка. И тогда Дун отрекся от власти — он уступил сопернику поле сражения, а вместе с ним и стадо. Победитель некоторое время наседал на него, но потом бросил и вернулся, чтобы принять власть над стадом.
А Дун, изгнанный и окровавленный, забился в первую попавшуюся яму и лежал там, тяжко набирая воздух и глухо хрипя от боли и досады.
Дун не мог сразу примириться со своим изгнанием, но знал, что в первые дни его противник будет ожидать повторных нападений и потому застать его врасплох будет трудно. Дун издали следил за стадом и выжидал подходящей минуты, Вскоре она представилась.
Как-то Дун засел с подветренной стороны около кабаньей стоянки. Счастливый его соперник находился, видимо, в самом благодушном настроении. Он гонялся за любимыми веприцами, игриво толкал их боками, в шутку наставлял на них клыки.
Пулей вылетел из зарослей гневный мститель и, прежде чем его соперник мог повернуться для обороны, он стремительным ударом сшиб его на землю. Ближайшая веприца от испуга отчаянно заверещала. А за нею взбудоражилось и все стадо. Молодые самцы не забыли побоев Дуна и скопом ринулись на него.
Поднялся невообразимый визг. Кабаны яростно наскакивали на своего прежнего обидчика. Они охватили его подковой и били справа и слева. Дун отступал и остервенело отбрыкивался от наседавших. Тем временем оправился и новичок-вожак. Он зашел Дуну в тыл. Тот в отчаянии дернулся вперед, разорвал окружение и пустился наутек. Теперь судьба Дуна была решена — он навсегда изгонялся из стада. В это время ему было без малого шесть лет.
Трудно было Дуну первое время выносить одиночество. Он ходил по пятам за родным стадом: принюхивался на свежих лежках к знакомым запахам, выслеживал своего соперника. Он не оставлял мысли еще раз сразиться с ним за свои попранные права. Но один непредвиденный случай окончательно сбил все расчеты Дуна.
Одним июльским вечером Дун, по обыкновению, после лежки опрометью несся к воде. В сухих камышах стоял проломный треск. Иногда он круто останавливался на ходу, и тогда никакое тонкое ухо не могло уловить даже малейшего шороха. Дун замирал и изучал подозрительные звуки. А потом снова шарахался срыву, и камыши вздрагивали и с треском расступались перед ним.
И вдруг Дун ощутил неприятную горечь в носу. Он остановился и потянул воздух, долго и тяжко набирая его в легкие. В нос попало что-то едкое — он отфыркнулся. В то же время в отдалении он заслышал какое-то смятение, быстро надвигавшееся на него. Камыши не просто трещали, — они выли, гудели, как скалы под гигантскими ударами отдаленного прибоя. Еще минута — и земля задрожала от бешеного топота тысячи ног. Накатывалась волна рева, треска, визга, хлопанья — какого-то всеобщего звериного переполоха. Легкий ночной ветерок становился горячее и стремительнее. В то же мгновение небо вздрогнуло и замигало всем своим темным сводом. Все чаще и чаще его пронизывали огненные; стрелы. Дун рванулся от этих ярких острий вперед и слился с общим валом звериного ужаса и безумия…