«Филистер» поднялся на одну из белых вершин. Сальми казалось, что катер поднимался до самого серого неба, тяжело нависшего над бухтой и морем. Вверху гребня, белого как мел, более высокого, чем мол, катер на мгновение остановился и дрогнул.
Сальми подумал: «Вот сейчас нас бросит на мол и разобьет!»
Внезапно водяная гора опустилась, катер скользнул в глубину, и свистящая белая пена погребла его.
«Теперь нам конец!» — подумал Сальми. Черная стена, мола была так близка, что на нее можно было плюнуть.
На этот раз опасность миновала, но тотчас же за этой волной поднялась другая, перегнала первую, выросла в высокую гору, выше всех прежних, и, подхватив «Филистер», отбросила его вперед. Так спасся катер из черной пасти мола, которая осталась позади.
Теперь Сальми стоял у рулевого колеса и чувствовал себя повелителем моря. Он не боялся его больше!
И «Филистер» стал качаться на гигантских волнах; он падал в белые пропасти, поднимался на высоты белых гребней. Было уже недалеко до большой шхуны. Ее гнало к «Филистеру». Иногда Сальми переставал ее видеть за брызгами пены. Через полчаса он подойдет к ней. Он оглянулся на палубу. Сейвог и Мелькерсен стояли у трапа в каюту и крепко держались за перила.
«Они промокли до костей, — подумал Сальми, — но они привыкли. В каждую бурю так бывает».
Как часто он сам стоял в бурю у рулевого колеса по колена в воде! Но сегодня он ничего не замечал — ни холода, ни того, что сам промок.
Теперь он увидел русскую шхуну совсем ясно. К мачте были привязаны люди. Сколько же времени они боролись с волнами?..
Сальми до такой степени был поглощен своей скачкой по волнам, что забыл о времени, — оно как бы перестала существовать.
«Да, а где же Мелькерсен?.. Вон он там делает какие-то нетерпеливые движения». — Сальми их не понимал. Затем старик стал подниматься на палубу, да, он шел на палубу! «Что старику понадобилось? Ему что-то надо от него?»
Он шел к его рубке. На минуту Сальми потерял старика из вида. Он обернулся к морю. Поднялась новая гряда волн, загрохотала по палубе и погребла ее. С палубы стекала белая, пенистая масса воды. А где же Мелькерсен? Он только что шел к рубке, теперь уже все кончено — он уже под водой! У Сальми остановилось сердце. Он выглянул из окошка, своей рубки и увидел, что старик плыл в воде, которая лилась с палубы. Он разводил руками, ища, за что бы удержаться, но ничего не находил. Море подхватило его, отнесло в кипящее пространство и похоронило.
Прежде чем старик пошел ко дну, Сальми еще раз видел, как он протянул из волн руку. Старик как будто грозил кулаком беспощадному небу…
Сальми не мог поверить, что Мелькерсен погиб. Его разум как бы затемнился.
Наконец он понял и долго смотрел туда, где исчез старик. Ему казалось, что он слышал сквозь рев бури голос, зовущий на помощь…
Новый напор воды, ударивший о палубу, оборвал ход бессвязных мыслей Сальми. Он судорожно налег обеими руками на колесо, так что кисти его рук побелели. Теперь он спасет русскую шхуну! Катер его совсем уже близко от нее. Сейвог стоял внизу и размахивал руками. Сальми понял, что Сейвог хочет сказать знаками, чтоб он подошел возможно ближе к шхуне, чтобы можно было бросить трос[4]). Он ясно видел привязанных к мачте людей: пожилого мужчину и молодую девушку. Человек махал руками катеру, делал знаки. Это, верно, означает, что он готов поймать трос. Сальми направил «Филистера» к русской шхуне вплотную, так что она, как риф в море, встала перед катером и загородила его от волн. Когда нос «Филистера» почти коснулся шхуны, Сейвог бросил трос. Он бросил так хорошо, что трос упал к подножью мачты, к которой привязал себя русский шкипер; это было сделано мастерски.
Русский шкипер схватил трос и закрепил его оледенелыми пальцами. Затем пополз на коленях через палубу и прикрепил трос к бугшприту[5]). Тут силы оставили его, и он грохнулся безжизненной массой. Но шхуна его следовала в кильватере за «Филистером». Трос, натянутый, как струна, от одного судна к другому, громко гудел и пел.
Сальми направился к берегу, таща на буксире разбитую шхуну. Люди стояли на палубах катеров и следили за происходившей драмой. Большинство из них продолжало думать, что поступок Сальми — безумие. Их трупы еще сегодня ночью прибьет к берегу. Только капитан большого парохода держался другого мнения. Он сказал: